26 февраля в магазине «КнигИ в Билингве» была представлена книга стихов и диалогов Владимира Беляева «Именуемые стороны» (М.: Русский Гулливер, 2013).
Державшая вступительную речь от имени издательства Екатерина Перченкова начала с полемического ответа на не прозвучавший, но носившийся в воздухе вопрос: что общего у «гулливеров» с Владимиром Беляевым? По мнению Екатерины, тот факт, что эта книга вышла именно в «РГ», ничуть не удивителен. Да, поэтика Беляева далека от магического реализма, с которым принято ассоциировать формат «РГ», в ней не встретишь сложных метафор… Но простота не привела бы поэта в круг авторов издательства, будь она сугубо формальной, негативной; Беляев отказывается от приема называть своими именами вещи первоосновные: дар, благословение, проклятие, утешение. Его лирический субъект – «маленький человек», но такой, которого не жалко, обладающий внутренним достоинством и стойкостью.
Владимир читал без перерыва и озвучил книгу почти полностью. Диалог и вправду прорастает сквозь его поэтику, иногда открыто, но чаще подразумеваясь в речи лирического «я», как бы оглядывающегося на кого-то, с кем у него общая, неведомая читателю тайна. Нечто подобное характерно для Михаила Айзенберга (пришедшего поддержать коллегу): умолчания, «невнятный» синтаксис словно рассчитаны на собеседника. Однако «собеседник» Айзенберга все же достаточно выделен, он сродни единомышленнику, ровеснику или, в конце концов, душе, alter ego, тогда как тихое собеседование Беляева пунктирно, развоплощено, распредмечено, как тусклый свет, «свет беспредметный», льющийся на его монохромные поля и города.
Кстати, есть некое колдовство в том, как без «картин природы», обходясь простым называнием, своего рода табличками ( «поле»), Беляеву удается вызвать пейзаж севера России перед глазами даже того, кто не знает, что автор – житель г. Пушкина. Впрочем, следует с осторожностью говорить о преемстве Иннокентию Анненскому, о движении в русле «царскосельской» традиции. Во всяком случае, краскам и теням места, скудному, сиротливому ландшафту Беляев наследует более, чем классической четкости и прозрачности музы Анненского, не говоря об «ампирной бронзе» графа Комаровского. И глагольные рифмы у него вовсе не от пушкинской поры, а от упомянутой «беспредметности».
Сиротство для Беляева – не мотив, не тема, а тональность. Его «маленький человек» вышел не из «Шинели» Гоголя; он роднее Платонову, причем не столько героям, сколько авторскому голосу. Но в еще большей степени он – ребенок, отсюда его малость. Потому-то поэзия Беляева не ущербна и не агрессивна, а так светла при своем бедном освещении, припыленном или выцветшем колорите.
Отвечая на вопрос из зала, почему в его стихах так много детей, Владимир предположил, что тут сыграл свою роль «гений места»: ведь Царское некоторое время после революции носило имя Детского, там были открыты детский дом и знаменитый детский туберкулезный санаторий.
«Ювенильный» уклон подхватил Данил Файзов, спросив об ориентации внутри поэтического поколения. Владимир признался, что границ поколений не чувствует, критерий места для него значимее возрастного критерия; «поколение – это человек», каждый сам себе поколение. К теме сиротства…
Вечер получился компактный. Беляев начал с нескольких новых, не вошедших в книгу стихотворений, лишив, таким образом, аудиторию (помимо Михаила Айзенберга, присутствовали Евгения Вежлян, Данила Давыдов, Геннадий Каневский, Кирилл Корчагин, Евгений Никитин, Екатерина Соколова и др.) повода просить автора почитать «на бис». Но тем ценнее ощущение скромной цельности события.
Марианна Ионова
Русский Гулливер,
Беляев,
Презентация,
Билингва
17.05.2013, 5905 просмотров.
