Три источника и три составные части Виктора Коваля
15 сентября в «Китайском летчике Джао Да» вьюноши, испещренные татуировками, словно шумерские таблички, наблюдая обилие публики, спрашивали: «А кто сегодня играет?»
Играл Виктор Коваль.
И это действительно была игра. Поскольку Коваль – человек-театр, явление в нашей культуре весьма синтетическое. Именно на этом вечере он явил публике все три своих ипостаси: поэта, актера и художника-графика, которые симметричны актерству, драматургии и сценографии.
Дело в том, что на сей раз Виктор Станиславович представлял свою новую книгу, вышедшую в самарском издательстве «Цирк Олимп + TV». Книга называется «Персональная выставка». Структурно она составлена именно как экспозиция, в различных залах которой представлены классические жанры: «Портрет», «Пейзаж», «Московские зарисовки», «Подмосковные зарисовки», «Метафизическая живопись», «Натюрморт». Без каких бы то ни было «Инсталляций» и «Диджитальных перформансов», поскольку Виктор Станиславович – человек строгих правил.
Естественно, все это ИЗО представлено в вербальной форме. Однако стихи сущностно вполне визуальны, поскольку глаз художника работает постоянно, без перерыва во время писания стихов.
Следует еще сказать и про ухо. Работает оно не только у автора Коваля, но и у слушателя-читателя. Точнее – услаждается. Как вполне точно отметил в послесловии к вечеру Данил Файзов, воздев здоровенный граненый стопарь: «Коваль влюбляет слушателя во все тридцать три буквы русского алфавита, включая твердый знак!»
И это вполне закономерно, это вытекает из его актерской кинематографической биографии. Артикуляцию ему ставил сам Ростислав Янович Плятт – это школа, еще какая школа, спроецированная на сегодняшний день Яншиным и другими великими стариками.
Однако и здесь, ежели просто читать стихи Коваля глазами, чистота фонетики вполне различима. Можно было бы еще
А теперь собственно о стихах. Начну с совершенно субъективного заявления: при чтении Коваля я немедленно начинаю испытывать эстетический восторг. От осознания того, что так написать не смогу, хоть наизнанку вывернусь. (Таких литературных резонаторов моего центра восторга я встречал не так уж и много, десятка не наберется). Уточняю: «так» – не означает «хорошо». Не смогу никак написать в удивительной поэтике Коваля – ни хорошо, ни средненько, ни изруквонплохо! Потому что у него какой-то иной тип мозгов, сымитировать деятельность которых мне не представляется возможным.
Эта деятельность «чужого разума» постоянно выдает, перепрыгивая через неведомые ассоциативные цепочки, выстраивая свою систему причинно-следственных связей, фокусы, от которых детский восторг и неразрешимая тайна.
Человек я небогатый,
Весь в родителя пошел.
Безымянный мой – женатый,
И прокуренный – большой.
…
Не пойду на ужин в 8.
Отойдите! Наблюдаю,
Как проходят километры
Места чудного вокруг!
(о превращении автора в советскую парковую статую)
…
Известно, надо жить с собою в мире
И о самом себе особенно не грезить.
Считаю, засыпая, «…три, четыре…»
И дальше снится мне, что девять, десять.
…
— Хули делать? – Делать хули.
— Как опять всё те же хули?
Я вчера наделал хулей
Лет на семьдесят вперед.
…
Поднять Нечерноземье!
Подняли Нечерноземье,
а там – Средиземноморье!
Виктор Станиславович Коваль работает уже изрядно по времени. Сначала, конечно, было детское актерство, «Дело Румянцевых» и прочие фильмы, где чудный мальчик в коротеньких штанишках и с почти заячьими резцами. Потом принялся за стихи. Чуть позже взялся за графику. И, обладая громадным опытом и значительным багажом содеянного, пришел к летам, когда мог бы быть окруженным учениками, которые преданно глядят в рот.
Однако учеников-то и нет. По той естественной причине, что творчество Коваля уникально. Научить кого бы то ни было его технике и стилистике не представляется возможным. Я не слишком пристально слежу за поэтической ситуацией. Но те, с чьими стихами знаком в той или иной мере, не смогли бы.
Возможно, в стране есть человек, который синхронен Виктору Станиславовичу. Однако занят он каким-то другим делом. Стоит на страже наших рубежей. Вырезает аппендициты. Учит детей физике. Прыгает с подкидной доски вперед и вверх. Преумножает капиталы ритейлерской компании.
Сидит на берегу Волги и смотрит на уплывающие вдаль пароходы. И однажды, через много-много лет, он увидит, как водную гладь рассекает белоснежный красавец с золотой надписью на борту «Виктор Коваль». А из динамиков будет разноситься далеко окрест:
Я году в двухтысячном,
Лет трёх примерно без,
Где-то под Мытищами
Углубился в лес.
Утречко студёное.
Для подъема сил
Я сел на пень. Варёное
Яичко откусил.
Откусил – и солнышко
Восстало наверху.
Опрокинув горлышко
Я упал во мху.
Зелень-белень, крошево,
Кашка, клеверок
И всего хорошего
Много между строк,
Между строк, что брошены
Покрываться мхом.
Мхом всего хорошего
Обо всём плохом.
Владимир Тучков
Коваль и все-все-все
«В идеале стихи Коваля нужно слушать и смотреть в его собственном исполнении. Но всякий держащий в руках его книжку попадает в орбиту космического обаяния, дружелюбия, рыцарственной галантности, величавой чудаковатости. „Персональная выставка“ Коваля – счастливая возможность немного замедлиться, перенастроить оптику, смахнуть с чела и плеч суету. Да, и немного захмелеть – безо всякого фуршета», – так, задолго до описываемого события, закончила я свой текст о новой книге Коваля для журнала «Знамя».
И вот запланированы и презентация, и фуршет, на который, впрочем, я не останусь, не получится.
Пропустить вечер Коваля – себя не уважать. Хотя его последнюю книжку, «Персональную выставку», знаю практически наизусть. Но читать Коваля – одно, cлушать – двойное…
…Слушая Коваля, ловишь себя на мысли, что мало кто сравнится с ним в части исполнительской органики. Дело тут не в Витином актёрстве, органически ему присущем. Стихи читаются автором так, как и должно, как и предписано им звучать Высшим Порядком. Потому контакт аудитории со стихами происходит полный и глубокий. И вот уже «солнышко восстало наверху», и каждый в «Летчике» кожей и глоткой чувствует то, что и должно чувствовать, как это, когда «опрокинув горлышко, я упал во мху».
Коваль читал, зрители внимали, ведь когда так читают, то и слушается особым образом. Ерзали от удовольствия, смаковали. Его голос взлетал, присаживался, гремел, стихал, лился; в зале много смеялись особым, вкусным смехом радости… Часть стихов звучала впервые. Я как человек, написавший рецензию на презентуемую книжку, ждала в авторском исполнении у развилки на Вербилки, стихи про оптовку, про ремонт, про девушку Розу с ее мухами, про стерлядку и про женщину Наталью. Я не обманулась в своих ожиданиях.
…Весь в золотистом сиянии, на невысоком помосте, за столиком и со стаканчиком бежевого латте, читал Виктор Коваль стихи из новой книжки. Читал прекрасно, но преступно мало. Предписанных регламентом сорока минут не хватило, ни публике, ни для прочтения всего небольшого объема сборника. А так хотелось, чтобы он прочитал, например, свои прозаические «Натюрморты», – не привелось. Ведь и сам автор отмечал, что это новый для него формат, немного за натюрморты волновался, как их читатели воспримут. Мечталось ещё раз услышать мысленный разговор с зав. учебной частью – «с короткой стрижке полненькая завуч» – но увы…
Чтение завершилось, как всё хорошее, слишком быстро. К бенефицианту выстроилась очередь – подписывать книжку, очень, кстати, красивую. Разнеженные слушатели прохаживались в предвкушении фуршета, автор заметки, улыбаясь своим мыслям, шёл восвояси…
Татьяна Риздвенко
Презентация,
Цирк Олимп+ТВ,
Китайский летчик
24.10.2014, 6127 просмотров.
