Каникулы с «Культурной Инициативой»
ПОХОД НА ГАНДЕЛЬСМАНА
21 августа в Доме Брюсова не столько состоялся, сколько произошел вечер Владимира Гандельсмана. Начинался вечер раньше самого себя, когда мы встретились с друзьями в метро, и критик из Ростова-на-Дону, обворожительный и непредсказуемый Эмиль Сокольский, по дороге читал нам стихи Гандельсмана и время от времени делал такой скример – доставал бутылочку с водой и давай из нее, как из хобота, обливаться сам и радовать случайных прохожих. Попало и на нас, поэтому мы пришли освеженные и бодрые. В музее уже было много народу, и все сплошь приятные люди. Я было села, а потом увидела Гандельсмана, встала во весь рост и подарила ему две своих тоненьких книжечки, а он за это подарил мне свою толстую. Я попросила подписать ее, но он сказал, что не любит это дело. Я не возражала, но взамен предложила со мной сфотографироваться. Он обрадовался моей сговорчивости и кротости, и Наташа Даминова нас стала щелкать. И он говорит, что ведь, наверное, должен смотреть на меня влюбленным взглядом. И посмотрел очень веселым. А когда мы нафотографировались, намекнул, что в конце, наверное, таки да, подпишет мне книжку. Я покраснела от удовольствия и смущения, поэтому села рядом с Сергеем Золотаревым, который был тоже какой-то красный. Чтобы гармонировать.
Потом Гандельсман читал, и я даже немного сняла на видео, хотя мне совсем не хотелось отвлекаться. Невероятно люблю его стихи, и конечно, любая попытка сформулировать все это будет жалкой пародией на то, что я чувствую, но совестно любить их совсем уж голословно. В них так горяча одновременность сиюминутного и вечного, точнее – вечность, сквозящая в бытовых мелочах, делает каждое стихотворение пространством, в которое впадаешь, временем, из которого выпадаешь. Например, одно из самых потрясающих стихотворений Гандельсмана «День ноябрьский» многослойно с самого начала, с мерцающей перебивки – реальность осеннего дня на станции с прибывающими и отбывающими автобусами и еще более ощутимая реальность неотвратимости смерти, ее постоянного фонового присутствия, и страшащего и делающего жизнь дороже и ярче:
День ноябрьский, ветреный. Мне пора.
Подойду прочесть под мостом расписанье.
За стеклом таракан полумёртвый и номера
автобусов, прибыванье и отбыванье.
Аналогия осени с приближающейся смертью, курсирующих автобусов с рождающимися и умирающими существами охватывает весь текст, поэтому невозможно уже не прочесть «Ехать, ехать и ехать бы не выходя» иначе, чем «жить бы и жить, не умирая». Повтор здесь выражает не только длительность процесса жизни и езды, но и, подобно мантре, заставляет замолчать сознание, «ни о чем не думать»:
Ехать, ехать и ехать бы не выходя,
ни о чём не думать, то есть не думать плохо
ни о чём, — не в этом ли смысл дождя,
солнца, дерева, облака, выдоха-вдоха?
Тотальность погружения в процесс жизни создает ощущение счастья, воскрешающего заодно детскую логику – если закрыть глаза, то тебя никто не увидит:
Между двух городков ослепит река.
Я зажмурюсь, чтобы людей многоокость
не нашла меня, человек — он в тягость слегка,
а зажмуришься, — сразу немного в лёгкость.
По моим наблюдениям, многие хорошие стихи прежде всего о смерти. Но не потому, что это болезненно, страшно, и поэтому трогает, а потому что все (простите меня за мой французский) измененные состояния сознания немного приближают нас к ней, повторяют этот инвариант транса. И «Ни за что, ни за что, ни за что бы не стал/ разных страхов пугаться» звучит уже почти наставлением из «Тибетской книги мертвых», где изо дня в день лама лейтмотивом убеждает умершего: «Главное, о Высокородный, не бойся!»:
Ни за что, ни за что, ни за что бы не стал
разных страхов пугаться, если бы не мельканье
em>мыслей и перед глазами весь день не стоял
em>таракан, читающий расписанье.
В итоге стихотворение оказывается, с одной стороны, о ничтожности человеческой жизни, а с другой – о ценности жизни как таковой, и оба эти смысла несет в себе и уравнивает таракан, читающий расписанье. И в этом взгляде на мир есть сострадание, милосердие и ранимость.
Вот. Гандельсман очень мало читал, то есть совсем мало. Когда потом я подошла к нему, чтобы, наверное, таки да, подписать книжку, он сказал: «Как?! Вы все-таки хотите, чтобы я подписал ее?!» И стал к ней недвусмысленно тянуться. Я немного отодвинула ее и веско так произнесла: «Да, но только если вы сделаете это с удовольствием». Он дотянулся и говорит: «Я не люблю подписывать книги, потому что мне кажется, что я их так порчу». Но я процитировала ему слова Якова Друскина, которые он только что цитировал сам: «Пусть это будет небольшим изъяном, через который легче будет постичь замысел Творца» или
Надя Делаланд
Музей Серебряного века,
Каникулы с «Культурной Инициативой»,
Пункт назначения
11.09.2015, 5139 просмотров.
