Приключение в стиле декаданс
Когда-то давным-давно, учась на первом курсе театроведческого факультета ГИТИСа, я попала на спектакль выпускного курса Петра Наумовича Фоменко по пьесе Марины Цветаевой «Приключение». Почти всё действие проходило в коридоре, соединяющем несколько аудиторий второго этажа института. Романтический дух ранней Цветаевой, символистские подтексты и неожиданная весёлость, какая-то завораживающая молодость постановки, построенной в клиповой манере захватывающего сновидения (а это был 1993 год) – вот то «внутреннее электричество», которое сохранилось от спектакля до сих пор. Вспомнила я о «Приключении», оказавшись на «Вечере в стиле декаданс», устроенном Ириной Котовой и её друзьями-поэтами 29 октября в музее Серебряного века. Перечислю выступавших: Александр Либерзон, Григорий Петухов, Инга Кузнецова, Наталья Полякова, Виктория Лебедева, Галина Климова, Геннадий Калашников, Анна Аркатова, Дмитрий Легеза, Андрей Чемоданов, Екатерина Богданова, Сергей Надеев, Ольга Сульчинская, Григорий Горнов, Алексей Бердников, Эля Сухова и, конечно, Ирина Котова. Надеюсь, никого не забыла.
Вечер в «стиле» – это всегда театрализация, лёгкая и взволнованная. И она, эта стилизация одного времени под другое, не может происходить «всерьёз», потому что любой «серьёз» убивает разбуженный и вызволенный из небытия дух другого времени. «Серебряный век», «декаданс», «упадничество» – это внешние эмблемы того, о чём мы можем только догадываться, читая Ф. Сологуба, К. Бальмонта, З. Гиппиус или Д. Мережковского или упражняясь в остроумии и повторяя, как мантру, моностих В. Брюсова «О закрой свои бледные ноги». Вечер, придуманный Ириной Котовой, – это попытка идентификации себя с другим временем или нет, это, скорее, не идентификация, а попытка выявить через собственный голос и собственное поэтическое мировоззрение то, что может быть адресовано не столько другому времени, сколько «другому-себе». И то, как поэты рефлексируют над собственным творчеством, исходя из заданной «игровой» ситуации было, как мне думается, наиболее интересным.
Начать рассказ нужно, конечно же, с того, как именно всё проходило. Сразу хочется заметить, что почти все выступающие были в костюмах, так или иначе отсылающих к началу 1910–1920-х годов. Свет в Доме Брюсова был погашен, и слушатели (они же зрители) сидели в потёмках перед большим окном, за которым угадывалась осенняя Москва. Перед окном стоял маленький столик, освещённый одинокой лампой, да несколько мерцающих подсвечников. Был и скрипач, и небольшой хаос «начала» (стиль декаданс не предполагает жёсткую структурированность, что противоречило бы жанру). У ведущей Ирины Котовой за спиной тёмнели «демонические» (почти миниатюрные) маскарадные крылья. На одинокий свет по очереди выходили поэты. Постараюсь рассказать о впечатлении, которое производили и чтение, и тексты.
Как в анфиладу открывающихся комнат, попадали мы в пространство поэтов. Комнаты эти были очень разнообразными: и просторные «апартаменты», и декорированные в стиле ар нуво альковы, и гостиничные номера, и небольшие келейки, где всё разложено по раз и навсегда узаконенным местам.
Текуче-плотный чуть отстранённый голос Ирины Котовой, будто собранный в стеклянную трубочку, перетекал от строки к строке, заполняя сознание слушателей визионерскими картинами своеобразных мифов «творения» и мифов «разрушения». В мини-триптихе «Человекокит» эти мифы реализовались через непрерывную внешнюю и внутреннюю эволюцию человека, пронизанную эсхатологическими мотивами.
Помнишь, мы с тобой в обнимку плавали – брат и брат,
а младенцы качались в люльках и старились понемногу.
Как забыть твой хвост? Я растил там сад,
а потом … рубил, изувечив ногу…
Кит – молчит. Он – мертвый, к тому же – зверь.
Солнце слезы ловит бездонным веком,
будто Бог отчалил, забанив дверь.
Неужели это выбрано человеком?
Взволнованный лирический экзистенциализм (с элементами сюрреализма) прочитанных Ингой Кузнецовой стихотворений был органично соединен с её чуть срывающимся тревожным голосом, тембр которого напоминал напряжённо звучащий струнно-щипковый инструмент. В поэтическом мире И. Кузнецовой пространство жизни всегда зыбко переходит во
Двое вращаются в комнате-кругосветке,
виснут в космическом корабле.
Тонкая смерть неприметной расцветки
стелется по земле.
<…>
Стрелки идут, ничего не заметив.
Тот, кто звеняще, прозрачно влюблен,
нежные сумерки раскатывающейся смерти
снова сворачивает в рулон.
У поэта Григория Петухова, в его чуть высокомерной манере чтения собственных стихов, мрачноватые сгустки слов с люминесцентными подсветками из «иных» миров, будто густым маслом, наносили на сознание слушателя угрюмые пейзажи, в которые вживлён одиноко блуждающий герой (стихотворение «Астрофилия»), прорывающийся или пытающийся прорваться сквозь морок реальности к тому, что «за». Одновременно автор «Астрофилии» полемизирует и с В. Маяковским (с его знаменитым «Послушайте!»).
Направив на звезды взгляд, мне ль не понять,
если у них спросить – им на меня плевать,
<…>
Исчезни они, умри – звезда за звездой,
я бы привык глядеть на небосклон пустой,
ощущать чистый мрак беспросветных высот,
только, надо признать, это время займет.
Наталья Полякова со спокойной и почти доверительной интонацией «разыгрывала» в стихотворении «Я – чучелко» своеобразный микроспектакль (назовём его условно «кукольный»), в котором лирическое «я» пытается вырваться из мистического раздвоения, из странного магического обряда, уповая на собственную беззащитность как единственное спасение от мучительного состояния «не-жизни».
Я – чучелко, набитое песком.
С губами-нитками. Глазами.
Кукла вуду.
Ты завязал мне руки узелком.
Я не жива и жить уже не буду.
Поэт Геннадий Калашников пошутил, что его стихи – это почти «соцреализм», для нынешнего времени вполне «декаданс». В его стихотворении «Проходит день за днём» слышны не только реминисценции мандельштамовского «бежит волна, волной», не только возникает вполне достоверная иллюзия гиперреалистического пейзажа, но постепенно появляется какой-то «сверх»-;пейзаж, уводящий нас за границы реальности, однако пафос «ухода» иронически умалён и обытовлён.
и даль горька, и ширь.
Волна подходит валко,
в ладонях шебуршит,
почти щебечет галькой.
Вдоль берега всего
кипит она, живая,
с размаху об него
хребет свой разбивая.
<…>
Плывешь и видишь дно,
а море – голубое,
и выпукло оно,
как яблоко глазное.
Пустынен утром пляж,
вдали и мыс, и порт.
И хоть пишу пейзаж,
но выйдет натюрморт.
Низкий, с суггестивными интонациями голос Анны Аркатовой контрастировал с её хрупким обликом. А стихи, сделанные по принципу внутреннего монтажа или, точнее, иронической рефлексии на некий реальный (или выдуманный) фильм, были точны по своей внутренней жестикуляции (фокусировке и расфокусировке объектов), по ясной фиксации данного нам в мимолётных ощущениях и осмыслениях мира (или его подобий).
Мы плечом поводили – слова облетали легки,
И сияло нам счастье на расстоянии вытянутой руки
Как бессменный ведущий родной Кинопанорамы.
Своё погружение в начало века 20-го (это были «Песня последней встречи» А. Ахматовой и «Дон-Жуан» М. Цветаевой) поэт Ольга Сульчинская завершила вольным «заплывом» в собственное поэтическое пространство – летне-деревенское, тоскующее, привольное, со знакомым среднерусским пейзажем и тихой внутренней драмой. В то же время в стихотворении Сульчинской «Лето в деревне» чувствовалась какая-то особая завороженность неразрывностью мира, который открывается (несмотря на всю сложность и драматичность взаимоотношений с этим миром) поэту 21-го века.
Дни бессмысленны уже потому, что похожи
Один на другой, как близнецы в матрешке.
Трава издает зум-зум, и бегут по коже
Мурашки, проворно переставляя ножки –
Это от ветра…..
<…>
По ночам звездопад. Ни одного желанья.
Кроме неисполнимого видеть тебя. В округе
Тишь полнейшая. Жизнь проходит прямо и мимо.
Что привычно, стало быть, выносимо.
Нарочито жесткие и брутальные, выстраивающие свою нечеловечную человечность миры Андрея Чемоданова плотно соединены с его колоритным обликом и спаяны с его своеобразной, чуть приглушённой (уходящей в шёпот) манерой чтения.
что же ты не чирикаешь птица
хрен ли ты не развеешь мне грусть
мне наверное надо побриться
но сегодня я лезвий боюсь
В заданном формате нет возможности рассказать обо всех участниках вечера, но даже в этом беглом обзоре можно увидеть, как лёгкие пальцы «декаданса» перелистывали «внутренний» мир поэтов, незаметно прикасаясь к чувствительному (сенсорному) экрану их невидимых gadget'ов (здесь можно поставить и смайлик☺).
Татьяна Грауз
13.11.2015, 5096 просмотров.
