24 сентября 2016 года. Мир потряхивает. Масса протона, а вместе с ним и всей материи, уменьшилась на 4%. Ученые только-только подобрали название для новой эпохи – антропоцен. К проблемам выживания человечества «официально» добавились вопросы о преображении реальности. Трудам Тейяра-де Шардена и профессора Вернадского сто лет в обед, но их размышления о ноосфере вдруг актуальны, доступны и очевидны. В России кризис. Москва готовится к вальяжному субботнему вечеру. В информационном поле, в социальных сетях, его события размечены заранее, и среди них много поэтических. Помимо прочего значится: «Мякишев, Романова, Полонский. Презентация книг в Музее Серебряного века. Начало в 19:00». В 19:00 статуя лошади во дворе Дома Брюсова лежала на боку.
Для поэзии важен контекст, хотя, парадоксально, она ему не подчиняется. Она в нем живет, в нем возникает, фиксирует его в словах и созвучиях, обозначает детали. Контекст может меняться, и поэзия вместе с ним, однако в лучших своих проявлениях она до конца не принадлежит ни конкретному времени, ни определенному месту. И если вдруг начинают звучать стихи, кругом тотчас обнаруживаются совершенно новые обстоятельства.
С момента выхода книг Андрея Полонского «Остаемся», Анастасии Романовой «Простое свечение шифровальной машинки» и Евгения Мякишева «Занимательная шизофрения» до их презентации в Москве прошло несколько месяцев. Быть может, это немалый по современным меркам срок жизни для любого высказывания, но, поскольку речь идет о книгах поэтических, куда преимущественно вошли стихи одно-трехлетней выдержки, подобной паузой можно спокойно пренебречь. Без сомнения, этих трех книг с лихвой хватило бы на три полноценных авторских вечера. Но в результате довольно обыденной совокупности причин (среди которых и то, что все трое ныне живут в Санкт-Петербурге, а лето предпочитают проводить в странствиях), у московской публики возник редкий шанс стать свидетелями уникальной тройной презентации. По одному лишь незатейливому анонсу с простым перечислением фамилий те, кто знаком со стихами Мякишева, Романовой и Полонского, могли с уверенностью ожидать от вечера
Любое живое выступление, будь то музыкальный концерт, спектакль или чтение стихов, – это всегда процесс взаимодействия того, кто на сцене, и тех, кто в зале. В театральных вузах учат этой механике, но в случае с поэзией, которая, в общем-то, не гнушается порой и спроса на «хлеб и зрелища», это взаимодействие едва ли исчерпывается грубыми формулами. Случайные токи, неведомые энергии, точки контакта, отзыв на слова, образы и смыслы, и, к тому же, всегда
Сергей Ташевский, поэт и редактор сетевого литературного журнала «Периферия», открыл вечер, представив новые книги и их авторов всем, кто был с ними еще не знаком (в заполненной людьми гостиной музея такие нашлись). После чего воображаемая и неловкая граница между предполагаемой сценой и местами для слушателей исчезла вовсе. Все как один ожидали стихов. Тут Евгений Мякишев и выпустил их на волю из своей новой книги.
Многократный победитель петербургского слэма и лауреат премии «От музы», Мякишев хорошо, а порой и скандально, известен далеко за пределами северной столицы. В первую очередь, конечно, благодаря своим «стихикам». Они куда красноречивей, точней и интереснее всевозможных определений, классификаций и прочих наименований в каталоге[Н1] жанровых разновидностей. В новой книге их собралось около ста, но и нескольких прозвучавших на вечере хватило, чтобы ощутить, сколь многообразно и насыщенно автор, как заметил в предисловии к книге Анджей Иконников-Галицкий, «дополняет творение Божие вот уже 35 лет». Легко и с азартом вальсируя от темы к теме, то классическим «В Петербурге рождённому свойственна свежесть сорочки…», то психоделическим откровением «Перспектива», Евгений Мякишев вскоре уже мастерски вел слушателей через магические будни Северной Пальмиры. Пока вдруг все вместе не оказались на той грани, к которой Женя с удовольствием привлекает своих читателей. Грани допустимого. Впрочем, речь идет не столько о поэзии, где области недопустимого в принципе не существует, сколько о восприятии, способности отдельно взятого человека уместить в голове нечто противоречащее привычкам, ожиданиям и нормам. Расширение сознания на этом пути, особенно если Мякишев в роли проводника, попросту неизбежно. Напряженно-эротическая драма «Ботанический сад» стала своего рода «медными трубами», которые, как могло показаться вначале, пройдут не все. Но напротив, уже к завершению презентации «Занимательной шизофрении», количество слушателей в зале заметно увеличилось, и на лицах многих из них блуждала просветленная улыбка.
Невозможно с точностью обозначить все необходимые составляющие, сочетание которых делает поэзию ощутимой и осязаемой стихией. Когда звучание, ритм, образ вдруг вызывают мурашки, или иначе, запах горящей помойки и шорох дворницкой метлы неожиданно становятся частью истории и загадки творения как такового. Анастасии Романова, исследователь городских субкультур, автор множества статей о неформальных объединениях и книги «Загадки русского языка», не понаслышке знает, сколь многое скрывается там, куда обыденный взгляд попросту не устремляется. Ее стихи – своего рода ключи к незримым дверям, которые, будучи распахнуты, не столько открывают путь, сколько соединяют пространства по обе стороны замочной скважины. «Простое свечение шифровальной машинки» – шестая поэтическая книга Романовой, в ней собраны стихи, написанные за минувшие три года. Настя начала свое выступление со стихотворения, открывающего книгу – «Побег». Мир, где вскоре оказались все присутствующие в зале, начался с побега. Откуда – можно было не уточнять, из рая или из ада, или из собственных схем, не важно. Важно, что по ту сторону порога все знакомое или выглядевшее таковым, на самом деле куда больше и интереснее, сложнее и проще, страшнее и радостнее, чем казалось. И если человек рожден свободным – его, скорее всего, лучше искать
Присутствие поэзии в современном мире крайне многообразно, и для каждого, кто с ней соприкасается, она несет
Впрочем, все и остались. Не в зале, музей все-таки должен был закрыться. И даже не во дворике усадьбы, где скульптура коня теперь казалось незыблемой, а трехзвездочный бренди так и не появился. Остались в том новом контексте, который родился субботним вечером 24 сентября на презентации книг Мякишева, Романовой и Полонского. Вокруг шумел ночной город, в ноосфере гудели стихи, шли первые годы антропоцена.
Алексей Яковлев
24 сентября в Музее Серебряного века принимали трех петербургских поэтов. Они привезли с собой свои новые книжки урожая 2016 года: Евгений Мякишев презентовал стихотворный сборник «Занимательная шизофрения», Андрей Полонский – «Остаемся», Анастасия Романова – «Простое свечение шифровальной машинки».
Поэтическая Москва отнеслась к этому вечеру с интересом. На момент открытия присутствовало человек тридцать, пришедшие позже довели число слушателей до уверенных сорока. Слушали внимательно, смеялись в нужных местах, хлопали и требовали добавки. Полезным было вступительное слово Сергея Ташевского, хорошо знающего всех троих (любопытно, что в зале нашлись люди, никого из них не знающие – то есть, надо думать, «чистые читатели», люди не из тусовки).
Если Полонского и Романову можно назвать петербуржцами лишь условно – скорее, они вечные путешественники, граждане мира, на данный момент избравшие своей резиденцией северную столицу, то Евгений Мякишев – душа поэтического Петербурга. По крайней мере, одна из душ – ведь и Кушнеру нельзя отказать в этом звании. «В Питере Мякишева знает каждая собака», – сказал Сергей Ташевский об этом авторе, которого покойный В. Л. Топоров считал лучшим поэтом этого города, а может, и всей страны.
Природа Мякишева двойственна: традиционная петербургская манера письма сочетается в нем с брутальным имиджем, ничем не напоминающим стереотип «питерского интеллигента». «Эпатажный поэт и тончайший лирик», по словам того же Ташевского.
Бычий напор и змеиная вкрадчивость – две равноправных его стороны, а уж какой из них он повернется в конкретный вечер к конкретной аудитории – зависит, видимо, от расположения звезд. Кто слышал Мякишева не один раз, тот знает, что он может читать очень агрессивно, как бы стремясь раскатать в блин всех возможных конкурентов и завоевать нераздельное внимание публики.
Но этого следует, скорее, ожидать на слэмах. В описываемый вечер Евгений был тих и играл роль змея-искусителя, хотя и от эпатажа не уклонялся, прочтя длинное стихотворение «Ботанический сад», в котором, к удовольствию публики, эротический сюжет был украшен редкими, но меткими обсценными блестками.
Далее выступили Анастасия Романова и Андрей Полонский. Этих авторов, неразлучных в поэзии и жизни, трудно, да и не нужно воспринимать отдельно друг от друга. Они, как и в целом литературная группа «Кастоправда», к которой оба относятся – родом из бунтующих западных 1960-х: битники, Буковски, хиппи, секс, рок-н-ролл и, разумеется, драгз (последняя тема тоже прозвучала, несколько насторожив организаторов, но оставив равнодушным портрет Валерия Брюсова на стене).
Романова – красивая. Никакого отношения к стихам это не имеет, но и стихи отдельно от этого очевидного факта слушать сложно. Для красивой – неожиданно жесткая, тяготеющая к прямому высказыванию, обращающаяся не к воображаемому собеседнику и не к далекому адресату, а непосредственно к нам, слушателям.
Романова – артистична, в сущности, она делает театр. Без сомнения, это театр Брехта. Она время от времени срывается в пение, уместно называя это пение «зонгами». А в конце своего выступления Настя прочла нечто, кажется, необычное для себя – совсем новую поэму «Хронические существа», кинематографичную, клиповую, с постоянной сменой планов и большим количеством экзотических персонажей: «философ с зелеными глазами», «художник, у которого при мысли о взрыве водородной бомбы встает <censored>», «юноша с узким лицом», «отлученный епископ, поэт и наркоман» и т.д.
Андрей Полонский – больше, чем поэт. «Мыслитель, историк», – сказал о нем тот же Сергей Ташевский. А я бы повторил слова, который услышал много лет назад от одной поэтессы по другому поводу: «разгерметизированная лирика». Как я это понимаю: стихи «не-в-себе», стихи, не отделенные от жизни, а растущие из нее, обращенные к ней и опрокинутые в нее. Но если говорить об отличии Полонского от Романовой, то Полонский, в самом деле, идет не от артистизма, как Романова, а от философии и от истории. Любовь и свобода – вот главные его темы. Поводом для стихов может стать далекое или близкое путешествие, свежая сетевая дискуссия или рассуждение о жизни. Вот характерное из прочитанного:
***
Человек лет семнадцати не потерявший невинности
вызывает печаль
человек лет тридцати не имеющий долгой любовной истории
вызывает печаль
человек лет пятидесяти трахающий все что движется
вызывает печаль
человек лет семидесяти забывший о сексе
вызывает печаль
человек лет девяноста
вызывает печаль
я на амфетаминовом отходняке
у меня все вызывает печаль
В целом же про направление, которого придерживается «Кастоправда», я бы сказал – «экстравертная поэзия». И – «экстенсивная поэзия». Это поэзия людей, живущих настолько яркой жизнью, что черпать поэзию можно из одного лишь перечисления увиденного и услышанного. Самоуглубленность отшельника есть то, чего этой поэзии порой недостает. Но, в конце концов, интровертов в отечественной поэзии и без того хватает.
Игорь Караулов
28.10.2016, 5547 просмотров.
