Обыкновенно литературный вечер от заданной тональности неминуемо впадает в монотонность. Боль автора к середине программы перерастает в болячку и далее в мозоль. Публику, с ее умением переживать на расстоянии, женить на своих чувствах невозможно. Существует негласная договоренность, когда аудитория слушает лучшие вещи, соглашаясь на чтение остальных. На вечере Андрея Гришаева оглядывая зал, я понимал, что единственный невнимательный слушатель это я сам. А потому эти строки и последующие — скорее заметки наблюдателя.
Чтение А. Гришаева — ясное и профессиональное — по сути манера исполнения. Ранний голос, тихий и неразборчивый настолько, что мы склоняли головы и двигались к стихам, был с годами подменен, словно
Гришаев читал около пятидесяти стихотворений без бумаги, и взгляд его, устремленный немного вверх, будто подчеркивал неземную природу стихов, которые не нуждались в подсказке и шли не по памяти как прошлое, а живым пульсом настоящего.
Игрушечный мир Гришаева, где даже трамвай — «трамвайчик», трагично пересекается со взрослой реальностью. Несоотносимость обоих измерений – основа поэтики автора. Дитя над пропастью в счастливом неведении - стихи, лишенные нерва, полны трагичностью.
Свободных мест в зале практически не было. Публика составилась не по долгу, зависти или дружбе, а по закону гармонии, по ка
Вадим Керамов
26.12.2010, 4936 просмотров.
