* * *
(А. Гаврилову)
«Если нам удастся продержаться до того часа,
когда в монастырях начнется утреня, мы будем
спасены, ибо монахи начнут богослужение и
сменят нас в молитве». (Филипп II Август)
Пойдем работать пионерами в юннаты:
ложиться парами в кружок по воскресеньям
и упоительно от зорьки до зарницы
фыфыркать демонам в коричневый животик →
a там проснутся бенедиктые монахи
и ну как станут с нами соцсоревноваться —
а мы откинемся на алые простынки
и надорвем себе животики густые.
* * *
О, мышка белая, скажи мне, что с тобой?
Уже заря, а ты еще в предродовой,
как вечером вчера была в предродовой,
как утром до того была в предродовой:
под предстоятельный веселый вой
кладешь дюймовочьи дрожащие поклоны
перед фланелевым тюком
с околоплодным сладостным душком
и всем заносчивым, заёрзанным простынкам
клянешься, что себя в невинности блюла,
читала Спока, сисинец пила,
что ты добрее всех в подпольном сером светее
и что белейшего из выживших в помете
отдашь в родильное — петь вечную хвалу
кровавым тряпкам на полу.
П. Барсковой
А что жили нечисто и спали кучкой,
так у нас в белье завелась собачка,
а внутре у ней копошилась стая:
восемь голых душ и одна чужая.
А как стали мы громко делить заначки,
девять душ повыпали из собачки;
тех Господь прибрал, этих мать приспала,
а одна насобачилась и всосала:
и про то всосала, как мы сосали,
и про то, как проссали — но вдруг зассали,
как мы приняли серого, спели Lutum
и доели душу под Ленинградом,
как мы приняли жесткого под Варшавой
и проверили ощупью, кто здесь вшивый,
а как приняли умного под Сухуми,
то и сами
всосами.
Ах, собаченька, сука чужая, вшая, —
насосалась и выросла пребольшая,
пре-го-лод-на-я.
Глядь а мы тут лежим такие
беленькие, мягенькие, тупенькие,
кучкой сонненькие, пачкою никакие.
Ты и так зашла, и вот так зашла,
и вот так понюхала, и вот так зашла,
а поесть нас все-таки не смогла, —
не смогла,
не смогла,
побрезговала,
от духовного голода померла.
А мы приняли тихого, взяли тачку
и отправились, котики, хоронить собачку,
и пока копали, пока топтали,
ничего, ты поверишь, не принимали, —
бо хоть мы и ели, кого хотели,
бо хоть и [*** цензурировано в соответствии с законом РФ «О средствах массовой информации»], в кого попали, —
но ведь всё-то мы, котики, понимали,
всё-то мы понимали.
* * *
В. Гандельсману
это я пшиу на шетсой брзде
недопоследней белой как ее плоксости
врмея есть у мнея это не то
я ещщ тут у мнея ест рот
кждаое урто я сбея проверят
рот трусы ботины палтьо
нотоорпил хлеб сыр молкоо стыд
этовсо еще тут тут
но вотвот патльо забреут
и потэму вот:
1. Господу слава во небеси;
2. Матерь небесная, не развидь меня;
3. Пахарь последней светлой моей борозды,
брось, поспеши к невесте до темноты
4. неотдам вам палто нетнет
5. Господи, какой стыд
5. я еще тт тут у мня был рот
6. нн отдам плато неотдам
5. мир наодрам
5. сыр
6. Элджернону
О. Пащенко, С. Круглову
В небе над палатой на восемь нар
Всенощная Зверь высоко поет
сладострастным голосом ектенным:
«И за тех прошу, и за тех прошу,
А всё мне кажется, что не за тех прошу:
первый рце „Судно!“, пятый рце „Суда!“,
третий просит себе на третий глаз бельмa →
я же и в оба вижу, что там, где плоть отстает от ран
(то есть перестает
приставать, спрашивать, что не так)
там заводится некоторый Фома —
мелкоклеточный, чешущий языком, —
и давай расчесывать языком
со своим стрептококком.
Кто учил тебя, Томми, этому языку,
этой наждачной вере в органолептику,
во вложенье живаго вертлявого языка
в любаго однакодышащего мудака?»
Ф о м а, б а с о м:
Господа Христа нашего па-поч-ка-а-а-а.
В с е н о щ н а я З в е р ь:
Господи! Видишь Ты этого мудака?
Ты видал ли, Господи, эдакого мудака?
Я прошу: хоть ненадолго
боль его, перейди на меня:
обмороком, липким мороком,
подвздошным комом, едким болюсом,
свинячим ужасом.
[*** цензурировано в соответствии с законом РФ «О средствах массовой информации»] тех, кто с диагнозом, —
судноходов, алголиков,
заклепанных во вся кампа́ны
анестезированных благосклонно
контрольным в спину;
лучше глянь на вот этого,
на вот этого, тепло одетого,
хорошо одетого, языкатого,
с девяносто пятью, понимаешь, тезисами
и костылем
железнодорожным →
вот у кого раскалывается голова
на такие слова и остальные слова,
вот кому ни судна, ни покрышки,
ни присяжной поблажки, ни папской сушеной плюшки,
а только плоть до него доматывается,
то подзуживает, то сукровится,
ноет по утрам, воет вечером
однокамерным контратенором с присвистом.
П л о т ь:
В левом боку — фьюить-фить-фить —
в левом боку — фьюить-фить-фить —
А ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить-
а ну, Фома Ганцович, глянь — фить-фить-
а ну, отлижи, а ну, убедись,
что там действительно вход в провал,
в неплотскую присную духоту,
где даже твой копьевидный язык
способен всего лишь фьюить-фить-фить,
хотя в нем, — ломаном, полуживом, —
давно ни косточки целой нет —
а я помолчу, а я помолчу, а я помолчу
тебе.
Ф о м а, п р и ч а в к и в а я:
Там глубже, глубже
Там глубже, глубже совсем горячо.
О, я и сам бы туда сошел
и каждого бóльного червячка
за хвостик вывел на белый свет,
предварительно здорово отчитав, —
да
а ну полижу, а ну полижу, а ну полижу
еще.
В небе над палатой на восемь нар
все его енотики тоскуют и не спят
все его лисята из терновника поют,
и не то чтоб глупости, а просто не о том:
о каких-то мшанках на терновом языке
о каких-то бяшках с языкатым ножевым
о волчках, свивающих терновые венцы.
а он-то, между прочим, подписался не на то:
на сутки через трое минус двое выходных,
а всей этой подстанции на это и наплевать,
для них он, понимаете, вообще не человек.
Иди ко мне, Ектения, уж я с тебя спрошу
полночную заутреню во славу кой-кого
(и Первого, и Пятого, и трое глаз в одном)
за Папу и за Маму и за тезис номер семь →
А только потом, красавица, не говори суду,
что это твое «Помилуй меня, родной» значило «Не подходи, родной,
нет уж, сиди, родной, там, где сидишь, родной,
а только слушай меня, родной, и кивай, родной,
тут не ругай, родной, а там не пугай, родной,
а в остальном, родной, не замай, родной».
(л о в к о п р и х в а т ы в а е т В с е н о щ н у ю З в е р ь
д в у м я п а л ь ц а м и з а п е р е п о н к у к р ы л а, щ е к о ч е т
е е к о н ч и к о м о г р о м н о г о я з ы к а п о д п о д б о р о д к о м;
т а п а н и ч е с к и в е р е щ и т н а л а т ы н и)
В е р х н и й:
О девочка моя простая,
о мышка черная простая,
к чему чины твоей литии, —
скажи мне
проси мне
скули мне
визжи мне
О б о д р а н н ы й В а р ф о л о м е й (с ш е с т о й к о й к и, в н е з а п н ы м ф а л ь ц е т о м):
…как чье-то тело холосто-о-е,
на лоне скушного поко-о-я
в тревоге пламенного бо-о-я
еще живо-о-о-о-е.
публикация месяца,
2016,
Горалик
21.02.2017, 5600 просмотров.
