43-е Жан-Жаковские чтения. Игорь Жуков
Между трагедией и фарсом
Был на удивление теплый осенний вечер. Мерцающие сумерки окутывали Никитский бульвар. В популярном среди артистического сообщества кафе «Жан-Жак» неторопливо собиралась публика. В уютном темно-бордовом зале столиков на пятнадцать, с зеркалами, подернутыми патиной, и винными инсталляциями, начиналось выступление московского поэта и прозаика Игоря Жукова. На столах — пестрые благоухающие цветы и белая бумага вместо скатертей — как напоминание о поэтических кафе Серебряного века. На этой бумаге можно нарисовать все что угодно, даже шарж на соседа или выступающего (если умение позволит). Простые карандаши стоят тут же, в стаканчиках.
Среди множества гостей немало известных поэтов, писателей, художников и искусствоведов: Андрей Усачев, Тим Собакин, Данила Давыдов, Алексей Капнинский, Татьяна Метакса, Марина Потоцкая… А через дорогу — притаившийся в уютном садике памятник Николаю Васильевичу Гоголю. Любопытное совпадение, потому что среди стихов, которые Игорь Жуков исполнил на вечере, прозвучало посвящение именно этому памятнику:
А бедный Гоголь так устал
От человечьей фальши!
И влез на чёрный пьедестал,
Чтоб от людей подальше.
(Наталья Нестерова «Дом Гоголя». 1979)
Поэты и культуртрегеры Юрий Цветков и Данил Файзов предложили слушателям небольшой экскурс в историю создания «Жан-Жаковских чтений» как опыта камерного общения поэта и слушателей.
Данила Давыдов — известный поэт, филолог и литературный критик — произнес вступительное слово. Давыдов говорил о том, что творчество Игоря Жукова — явление уникальное в современной литературе, так как Жуков способен на высоком художественном уровне писать стихи для взрослых и стихи для детей, малую прозу, повести-сказки и либретто для мюзиклов, пьесы и сценарии для мультфильмов и даже, хотя и менее художественно, петь и танцевать… При этом, по словам Давыдова, автор на поле так называемой взрослой поэзии выступает и как авангардист, и как приверженец классических традиций. Но, в любом случае, лирическое «Я» Жукова — страдающее «Я», находящееся в постоянном поиске. Однажды Давыдов сказал: «предмет поэзии Жукова, в конечном счете, — лирическое переживание, а не онтологическое конструирование или критика бытия, просто это лирика, существующая в пространстве невозможности прямого лирического говорения. Отсюда, быть может, некоторая изоляция Жукова в эпоху утопии «прямого высказывания».
Я грачей вам привёл для прозекторских душ,
Это блёклое небо и русскую глушь.
И, как грач-одиночка, по снегу бреду —
Вон он слева, в углу, и не лезет к гнезду.
(Алексей Саврасов «Грачи прилетели». 1871)
Сам поэт объясняет секреты своей «творческой кухни» следующим образом: «Для меня важен, прежде всего, ритм (или его сбои?) и связанная с ним пластика (Парщиков как-то назвал это „синтаксис“). При моей неизбывной сентиментальности меня прежде всего интересует то, что я для себя обозначаю „пластика“, — например, уже лет пятнадцать я пытаюсь заставить себя и реципиента услышать в том, что я пишу, некое колыхание пустоты различной длительности. Достигается это явственнее и точнее именно при чтении вслух». При этом, по его же словам, писать и читать вслух то, что написал — «лучший способ выживания»
Я рифмую, следовательно, я существую.
Я даже шпагой всегда выписывал буквы,
мои мертвецы — знаки препинания.
Лучше писать без знаков
(«Рифмы (попытка суммы)»)
Или о том же классическим ямбом:
В неволе птичка не поёт…
А все-таки поёт.
И песня узника возьмет
За сердце и спасет…
Тебе бы лавочку открыть —
Да не уймешь тоску.
Свистеть в свистульку и ловить —
Вот Счастье старичку.
(Василий Перов «Птицелов». 1870)
Новый поэтический цикл Игоря Жукова «Стихи к 12-ти картинам и более», с которого он начал чтение, посвящен самым известным картинам великих русских художников XIX века, прежде всего передвижников. Почему репродукции этих картин мы с самого раннего детства видим в детских садах, школах, поликлиниках, столовых, ресторанах? Почему эти картины сопровождают нас всю жизнь? Почему эти картины в России нравятся всем: от токарей и трактористов до профессоров искусствоведения и директоров банков? В чем тайна неизбывной аттракции этих полотен? Почему, казалось бы, навсегда оставив эти картины в прошлом, словно детские игрушки, мы порой возвращаемся к ним и испытываем эстетический шок?.. На все эти вопросы пытается ответить Игорь Жуков в своих стихах, написанных в традиционной манере с классическим размером и рифмой, стихов, как бы сочетающих в себе взгляд из XIX века и взгляд современный.
Иван Айвазовский «Волна», Константин Маковский «Дети, бегущие от грозы», Карл Брюллов «Всадница», Василий Перов «Птицелов», Иван Шишкин «Дождь в дубовом лесу», Виктор Васнецов «Иван царевич на сером волке» и «Богатыри», Иван Крамской «Неизвестная»… Созерцание этих картин, по мнению Игоря Жукова, добавляет стабильности изрядно расшатанному сознанию современного российского человека.
И, в общем, всё не так уж скверно,
Хотя почти лежишь уже,
Когда три всадника модерна
Над стойкой бдят на рубеже.
(Виктор Васнецов «Богатыри».1898)
Цикл «Стихи к 12-ти картинам и более» заставляет вспомнить высказывание Мандельштама о том, что если и был золотой век, то этот век — девятнадцатый. И, по мнению Игоря Жукова, именно у этого века, как и у Господа Бога, надо просить и милосердия, и эстетического спасения.
Опасно, но прекрасно небо.
И как красив бывает страх
И нежные цветы у гнева,
Когда у Бога ты в руках!..
И ужас и мольба: «О, Боже!
За что нас, малых?! Пожалей!»…
Как часто среди вас я тоже —
Бегущих от грозы детей!
(Константин Маковский «Дети, бегущие от грозы». 1872)
Микропрезентацией новой сказки-детектива Игоря Жукова «Библиотека царя Бабуина III, или Приключения в Бронсонии» открылось второе отделение вечера. Затем поэт прочел несколько своих стихотворных квазимистерий из книги «Лягушки Энергии», презентация которой состоялась в феврале 2017 года в музее Серебряного века. «Если жанр классической средневековой мистерии связан с героями Священного писания, — пишет в предисловии к „Лягушкам энергии“ поэт, прозаик и издатель Вадим Месяц, — то квазимистерии Игоря Жукова имеют дело с персонажами светскими. Герои мировой истории и литературы находятся в странных взаимодействиях в рамках минипьес, названных автором „лягушками энергии“. Наполеон и Павлик Морозов, Борхес и Дон Жуан…кружатся в пестром хороводе и пытаются понять друг друга, разговаривая на языке поэзии». В «Лягушках Энергии» Жуков предстает более как поэт-верлибрист, развивающий традиции русского поэтического авангарда, прежде всего Александра Введенского. Но и здесь постоянно присутствует то, что сам Жуков называет «градус страдания», «интонация Книги Иова», которые способны у него уживаться с фарсом.
Неужели если я кого-то ненавижу,
то смогу его полюбить?…
Я боюсь любви, потому что она занимает
строку смерти.
Любовь надо сторожить, чтобы она
не освободила место.
(«Ястребы охлаждения»)
Прости, не могу,
Я по натуре куплетист.
То ли восторг, то ли ужас цепляется за саднящие губы.
И восторг, и ужас — сплошное зияние.
(«Магнитный звонок для вызова стрельцов»)
Но «лучший способ выживания», как говорится, требует жертв. Так что
Свисти в свистульку, старичок…
Елизавета Костаки
Жан-Жак,
2017
25.10.2017, 2832 просмотра.
