В перенасыщенной событиями литературной жизни Москвы не так просто отличить главное от второстепенного. Своеобразным фильтром, помогающим решить эту задачу, стали вечера проекта «Культурная инициатива», куда приглашаются достойные внимания авторы. К их числу, несомненно, относится и автор, творческая деятельность которого, на первый взгляд, лежит несколько в стороне от мейнстрима, но открывает большие перспективы для русскоязычной поэзии в будущем.
Если границы некоторых направлений в литературе довольно чётко обозначены как критиками, так и самими создателями произведений, то границы того, что относится к абсурду и сюрреализму в поэзии, прозе, да и в изобразительном искусстве, более расплывчаты. Не так часто можно найти текст, претендующий быть образцом практики в одном из упомянутых художественных течений, литературные достоинства которого лежали бы строго внутри очерченных терминологией рамок. Обычно происходит перетекание материала из одного направления в другое, использование приёмов из пограничных методов и школ. Всё это относится к признанным мастерам литературы такого рода, С. Беккету, Ф. Кафке, Д. Хармсу. Всё это можно сказать и о творчестве Георгия Генниса, по моему мнению, одного из самых интересных поэтов, пишущих на русском языке в наши дни. И вот долгожданный творческий вечер Г. Генниса с чтением стихов автором, презентацией новой книги, выступлениями друзей и поклонников. Он состоялся, к радости тех, кто регулярно следит за публикациями поэта в сети, 26 марта в известном клубе «Китайский лётчик Джао Да».
Для начала о представленной книге. Её издатель — «Новое литературное обозрение», а стихи, вошедшие в неё, отбирал Дмитрий Кузьмин. Как прочитавший ранее достаточно много опубликованных в книгах, журналах и в сети произведений Георгия, не могу не отметить, что подборка получилась исключительно удачной, стихи выбраны именно по их поэтическим достоинствам, а не по признакам наличия в них
За примерами не нужно ходить далеко. Стихотворение «Дорога», открывающее раздел «Под открытым небом», начинается со следующих строк:
я пытался идти и падал
делал вроде бы шаг
но тротуар упреждал стопу
сдвигался вперёд и меня опрокидывал
Каждый читатель, распознавший здесь высказывание о преодолении, найдёт для образец той реальности, которая может послужить отправной точкой для принятия (или отторжения) текста, пропускаемого через себя, исходя из личного опыта. Но он может и не находить ничего, а просто довольствоваться созерцанием той картины, которая разворачивается перед ним:
я вставал и начинал с другой ноги
но та на которую я опирался
— толчковая —
уходила
Многослойность, наличие нескольких уровней восприятия есть признак настоящего искусства. Стихи Г. Генниса остаются цельными на всех уровнях их понимания и интерпретации, а также при отсутствии таковых. В этом поэзия Г. Генниса имеет родство со скульптурами Вадима Сидура, с которым автор был знаком лично, и который, по его словам, оказал определённое влияние на него. У В. Сидура, вспомним, есть ряд скульптур, выполненных из технических материалов, в частности, старых труб. Можно видеть за этими расположенными в определенном порядке трубами части тела человека, можно найти скрытые смыслы в их расположении и в самом материале, но и без этого детали скульптур образуют некую композицию, несущую в себе эстетический смысл. В приведённом стихотворении можно выделить абстрактный, натуралистический, символический, метафорический уровни, и, конечно, это не полный их перечень. Важно, что многоуровневость характерна для большинства стихотворений Г. Генниса. Она же является одним из факторов, которые делают такую поэзию интересной. Проникновение в самые глубинные слои не обязательно, но решившийся на это откроет многое для себя.
Назовем ещё несколько качеств, присущих поэзии Г. Генниса в целом. Это телесность, вещественность:
Чувство слова, словоёмкость, умение осязать и слышать, как звучит речь, умение помнить, что стихотворное произведение — это порой и риторическое обращение, свидетельствуют о глубокой внутренней культуре автора как мыслителя и нарратора, наблюдателя и художника.
Поэзию Г. Генниса нельзя назвать радостной и оптимистичной, вместе с тем в ней отсутствуют качества, которые могли бы искусственно стимулировать у читателя чувства безысходности, уныния и тоски. Распад всего и вся, смерть, которые в явной или неявной форме присутствуют в большинстве его стихотворений, представлены как явления естественные. Ничего иного и не следует ожидать от физической стороны жизни — а именно она и служит материалом. Поэтому всё это не должно ужасать и не ужасает, как не ужасает физика существование энтропии, в том числе и применительно к его жизни, а скорее удивляет при первом прочтении, но это удивление человека, смотревшего сначала на занавеску, за которой, как он знал, находится покойник. И вот занавеску отодвинули, что не принято, и возникает удивление, удивление и тем, что отодвинули, и тем, что вид покойника существенно отличается в деталях от ожидаемого. Возможно, приведённое сравнение этически чрезмерно, слишком много упоминаний мёртвого, но ведь речь идет о литературе, которая, кроме всего прочего, имеет отношение и к сюрреализму, а какой сюрреализм без «трупов».
Однако сказанного недостаточно для понимания причин устойчивого интереса к поэзии Г. Генниса среди пусть и не самого широкого круга читателей, но достаточно большого для этой столь специфической области литературы. Секрет поэтики Г. Генниса заключен, на мой взгляд, в трёх её особенностях.
Кроткер искал родник
своих несчастий и наслаждений
и нашёл ещё не заросшее темя
Там лежала нагая птица
среди собственных вырванных перьев
Кроткер взял её на руки
Дрожащая мякоть дыхания
истекала тяжестью крови
Голые крылья сквозили
внезапным смятеньем любви
Невозможно зафиксировать точку, момент, в который «родник… несчастий» превращается в «ещё не заросшее темя», а оно, в свою очередь, в «нагую птицу» и «мякоть её дыхания». Между тем все они, определённо, связаны логически между собой. Но это особая логика, не повседневная, не математическая, и даже не совсем ассоциативная, используемая при построении метафор в «сложной» поэзии. Кроткер находит источник в земле, но это одновременно «темя», и невозможно освободиться от ощущения, что эта земля находится на голове. Возникает и обратная мысль о том, что земля — это и есть голова, земля и голова одно, они стали одним или были одним. Если это имеет отношение к поэтике абсурда, то абсурда очень тонкого, произрастающего из травмы, не столько личной, сколько связанной с трагизмом самого бытия человека, его конечностью. Это поле абсурда, лежащего за пределами явного, зримого, принадлежащее тем областям, которые, используя терминологию Готфрида Бенна, можно назвать «тёмным началом» поэзии, а у нас принято обозначать как «таинство». Сказанное о «дыхании» становится сказанным о «роднике», а сказанное об источнике наслаждения оказывается связанным с землёй, которая есть начало всего телесного и его же конец. Но происходит всё это не обычным образом, не наяву, а в пространстве логики измененного сознания, где слова вступают между собой в связи, часто не поддающиеся описанию.
В другом, хорошо известном ценителям поэзии Георгия стихотворении, которое называется «Ступников», на стр. 47 книги, подобным образом ступня некоего странного существа, имеющего вместо тела одну только ногу со ступнями с каждой стороны, незаметно превращается в лик:
Длинное
просвечивающее синевой кожи
тело ноги
уходило
Кроткер двинулся вдоль него
в надежде дойти до туловища
обладателя этой непомерной конечности
Но туловища нигде не было
В расплавленном мире, похожем на подводный или созданный сновидением, в который погружает читателя Г. Геннис, знаки препинания не нужны. Строфика обозначает паузы или всплески вязкой жидкости, в которой читатель становится соучастником происходящего. В конце стихотворения, совершив вояж вдоль огромной ноги, Кроткер находит с её противоположной стороны не голову, а ступню. Разум героя, который служит проводником в сюрреалистический мир, и разум читателя сопротивляются увиденному. Сам по себе яркий и многозначный образ, перекочевавший с авторскими, блестяще выполненными (чего только стоят «мохнатая глубина» и другие находки!) транспортациями картин в область словесного из визуального искусства заслуживает отдельного разговора. Иной автор, работающий в подобном жанре, например последователь С. Беккета, завершая картину, довольствовался бы уже показанным, обозначив в конце текста
Такого рода работа с сознанием на преодоление ожидаемого, сознанием субъекта, от имени которого ведётся рассказ (а большинство стихов Г. Генниса по сути рассказы), сознанием героев повествования и сознанием читателя есть явление на поле русскоязычной поэзии, в отличие от драматургии, не часто встречающееся и поэтому ещё недостаточно изученное.
Ночью Сумерк склонился над кроваткой
взял в руки хранившее молчание существо
и потёрся о него щекой
Он подключил шнур к сети и нажал кнопку
Малыш тихо уютно застрекотал
Вещь в стихотворении «Вещица Сумерк» превращается в младенца, а потом снова в вещь, но эти превращения имеют мало общего с известными «Метаморфозами» Овидия и его бесчисленных подражателей. Превращение не прорисовано в деталях, оно происходит в уме автоматически при чтении, объект дважды меняет свою внешнюю форму и смысловую полярность, находясь в пределах одного и того же совершаемого над ним действия. Поэтика Г. Генниса позволяет взглянуть если не на мир, то на происходящее с ним и внутри него с непривычной стороны, и в этом плане таит в себе познавательный заряд.
Вторая особенность поэтики автора заключена в его умении вести разговор о вещах несуществующих или, точнее, существующих в реальности иной, искусственно созданной так, как если бы эти вещи и понятия существовали на самом деле. Факт их существования и подробности бытия всем очевидны, даже стали банальностью. Приём этот, естественно, существовал и ранее и проистекает из фольклора, но доведён Г. Геннисом до определённого совершенства. И главное, он применён им в рамках его своеобразной необычной поэтики.
Третья особенность связана с первыми двумя и состоит в том, что рисуя картину, Г. Геннис часто пренебрегает традиционным развитием образа, тем, чему учат различные, особенно классические, школы, в пользу трансформации объекта, его подмены, а часто ради вскрытия нового смысла самого высказывания, который должен вступить во взаимодействие с основным. Когда в одном из стихотворений появляется некий носитель довольно выразительной фамилии Сумерк, было бы естественным ожидать сообщений о
Хочется поблагодарить бессменных и энергичных инициаторов за то, что долгожданная встреча с поэтом состоялась. Она прошла с большим подъёмом, который совершался в процессе чтения внутри сознания присутствующих, и если сопровождался не самым шумным проявлением их эмоций, как это порой бывает на поэтических вечерах, то был заметен по их лицам. Сказала своё слово о стихах Георгия и прочитала некоторые из них поэт, критик и коллажист Татьяна Виноградова. Михаил Вяткин, который хорошо известен как собиратель художественных произведений в жанре абсурда и сюрреализма на странице «Лаборатории абсурда» в сети, сам успешно работающий в этом направлении, тоже высказался о творчестве Георгия. Он подчеркнул невозможность имитировать или повторить привычными способами поэтический опыт автора. Отталкиваясь от художественных достоинств его стихотворений и звучания его фамилии, он, выражаясь образно, как и должно поэту, отметил, что гости находятся в присутствии «гения». Конечно, только время может, хотя, к сожалению, далеко не всегда, дать обоснование любым оценкам, но хочется согласиться с Михаилом Вяткиным хотя бы эмоционально.
Владимир Пряхин
08.04.2019, 1730 просмотров.
