Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Памяти Владимира Тучкова (26 апреля 1949 – 19 сентября 2021)

Не стало Володи Тучкова.

Бог мой, вот только сегодня утром я проезжал мимо того уютного книжного на Трубной, где совсем вроде бы недавно у Володи была презентация его новой книги, и, конечно, вспомнил, как встретились мы тогда перед началом, бродили по окрестным переулкам, болтали, шутили, общались «как когда-то».

И вот.

Владимир Тучков был замечательным писателем и поэтом со своей безошибочно узнаваемой интонацией, с безжалостной трезвостью взгляда на мир и абсурдистской жёсткостью насмешливого пера.

И при этом Володя был замечательным, на редкость добрым, скромным, ироничным и благожелательным человеком.

Такое очень редко, но бывает.

Было.

Светлая память — это точно о нём, о Владимире Тучкове.

Самая светлая память.

Евгений Бунимович

 

 

Володя был очень талантливым и очень хорошим — это не такое уж частое сочетание. И, в общем, до последних дней молодым: придумывал литературные перформансы, шерудил по дому, собирал грибы, ездил в Сергиев Посад за деталями для починки насоса. Стариком он даже близко не был. Даже когда (иногда) ворчал в фейсбуке на молодёжь, то всё равно как-то не по-стариковски, по-молодому ворчал.

Володя был противоположностью нытика. Он мог бы выиграть в номинации «ненытик года». Может, это потому, что он был КМС (насколько я помню) по лыжам. Последнее время не катался, но по лесу много гулял. Спортсмены бывшими не бывают. И нытиками редко.

И, конечно, работал. По работе писал статьи, где требуется хорошенько, не по-стариковски шевелить мозгами.

В литературе он был остроумен, виртуоз неожиданных поворотов — сюжетных, эстетических. И это была проза и поэзия, которую приятно читать. И читали многие: Володе удавались вполне коммерческие книги — про Танцора и о Смерти, приходящей по интернету. Умел сочинять и довольно заумные вещи, но всегда хорошо и интересно написанные. Мутил перформансы. Моя ж самая любимая его книжка — последняя: «Протяжные песни Среднерусской возвышенности». И моим родителям 90+, воспитанным на реалистической литературе Чехова и других классиков она очень понравилась — несмотря на «эти модернистские штучки». То есть мне кажется, сочинял он всё лучше и лучше.

А вот цитата из фейсбука Володи от 19 августа сего года: «Вчера ездил-таки в Сергиев Посад. Поскольку 388-й автобус затерялся где-то под Пушкино, сел в 33-й, социальный, почти пустой. По дороге в Загорск (вспомним прекрасного поэта Блажеевского) на каждой остановке народу прибывало. И народ был социально и возрастно совершенно однороден: старики и старухи с сумками на колёсиках. И когда автобус полностью заполнился, мне стало страшно. Создалось ощущение, что это автобус фирмы Charon & Со. И везёт он всех нас в известное место.

Нет, старики не должны пребывать в такой концентрации, дабы не создавалось ощущение конца чел-кой-цивилизации».

Должны, не должны… Особенно тяжело, когда умирают молодые — как Володя.

Игорь Лёвшин

 

 

Мне очень трудно писать эти строки. Просто невозможно представить, что Владимира Тучкова больше нет. Ещё 2 сентября мы с ним виделись на презентации антологии «Современный русский верлибр», а 21 сентября его уже похоронили на Звягинском кладбище в Подмосковье. Это всё очень сложно как-то уместить в голове. Иногда даже кажется, что сама жизнь невероятно ускорилась, словно бы в отместку за то, что в общественной сфере у нас уже много лет ровным счётом ничего не происходит. Но на самом деле всё постоянно меняется. И уход поколения, к которому принадлежал Владимир Тучков, безвозвратно меняет сложившуюся литературную картину. Каждый в этом поколении — просто невероятная, впечатляющая личность.

С Владимиром Тучковым я сотрудничала много лет. Особенно ему нравилась арт-группа «бАб/ищи», для сборника которой он написал замечательное послесловие, а потом всегда принимал участие в наших мероприятиях 8 марта. Может быть, именно его перформансы и делали их особенно запоминающимися. В отличие от многих в его поколении, я всегда ценила Тучкова как поэта, находя в его стихах непопулярную в современности экспрессионистскую эстетику. Но это в современности, я уверена, в будущем эти стихи будут прочитаны так, как они того заслуживают. Тем более что вид этой современности с уходом Владимира Тучкова необратимо изменился…

Анна Голубкова

 

 

Смерть как таковая, возможно, не имеет собственного смысла, смыслы обнаруживаются скорее в связи с теми качествами, которыми от нас отличался ушедший. Но качества ушедшего, с его уходом формально уменьшая свою представленность в мире, могут усилиться — или даже впервые возникнуть — в нас, оставшихся. Шанс малый и странный, но он есть.

Поэтому мне кажется, что смерть любимого многими из нас Яклича, Володи Тучкова — писателя, прозаика, перформера, блогера, все определения неточны — это сигнал мне и всем нам о том, что пора пересматривать степень серьёзности отношения к себе.

Ушёл автор, отличавшийся от всех остальных, как минимум, двумя качествами.

Во-первых, Тучков — идеальный пример автора, не полностью совпадающего со своей творческой позицией. Он всегда держит хотя бы малозаметную, но обязательную дистанцию по отношению к собственной прозе, стихам, концептуальным акциям и квазинаучным докладам. И если вдуматься, как мы можем относиться к своим художественным и вообще интеллектуальным играм абсолютно всерьёз? Ещё как можем, и авторы вроде Володи — редчайшие исключения. Я бы назвал также NN, но наверняка ещё кого-то забыл — спишем на постковидный синдром. И я бы назвал эту внутреннюю дистанцированность, единственно позволяющую честно рефлектировать, взрослостью — хотя это не очень точно.

Последние годы мы читаем друг у друга в основном посты и комменты в соцсетях. Это признак не упадка литературы, а её стихийного дрейфа в блоги. Тучков — один из самых читаемых. Почему? Мне кажется, что его отличие позволительно сформулировать в упрощённом виде. Владимир Яклич Тучков — воплощённая самоирония. Даже там, где он, казалось бы, относится к себе как мы, все остальные — со звериной серьёзностью. Всё равно и это позже раскроется как особо изощрённая шутка — над читателями и над собой.

В его прозе и стихах эта ирония — она же внутренняя дистанцированность — ощущается между строк (и отчасти поэтому «все определения неточны»), а в блогинге наблюдаема напрямую в строках. Я не знаю другого успешного, в плане внимательности чтения его записей, блогера, который бы с такой регулярностью намеренно злил неопровержимыми силлогизмами очередной «принципиальный» сегмент своей аудитории, чтобы потом, словно со шваброй в руках, отслеживать количество расфрендов. Не блогерские это развлечения, а исследовательские. Антропологические. Это отдельный разговор.

Но главное во-вторых. Володя Тучков — воплощённая честность. Более честного писателя-блогера я, например, не встречал за все годы существования блогов. Честность, базирующаяся на элементарной логике и здравом смысле. Когда-то я писал об этом в нём, как о подлинности.

На фоне поразившего отечественный писательский цех тотального конформизма — не политического, речь вообще не об этом или далеко не только об этом, но этического — Тучков маячил одиночно, как геологический останец посреди плоского эрозионного ландшафта. От него доставалось поровну «феминистам» и «антифеминистам», «либералам» и «патриотам», — и кому угодно из тех, кто в кавычках, пусть чаще всего в невидимых. К тем немногим, кто не в кавычках, у Володи вопросов не было. Остальным он эстетски раздавал лещей налево и направо, а потом в мрачном веселье, родственном, возможно, научному азарту археолога, собирал урожай расфрендов.

И вот в силу вышесказанного мне кажется, что уход нашего необыкновенного друга и коллеги — это не только горе и боль. Это, возможно, сигнал многим из нас о том, что пора учиться совершать усилия в сторону того, что очень приблизительно определяется глаголом «взрослеть».

Игорь Сид

 

 

Сегодня умер Володя Тучков. Владимир Яковлевич Тучков, замечательный писатель, тонкий самобытный поэт. Только что в издательстве «Воймега» у него вышла поэтическая книга, которую Тучков очень хотел и ждал; они разминулись.

Неповторимый, неистощимый на выдумку, блестящий стилист, мастер сюжета, мистификатор. Писатель завидной творческой энергии и молодости, он был гораздо моложе тех, кого значительно опережал по возрасту. Литература для него была и жизнью, и игрой. Прихрамывая, ехал из своего Болшево (а то и Голыгино) в Москву или на фестивали, например, любимый им тверской.

Тучкову всё было интересно, невзирая на возраст патриарха в более молодой, как правило, тусовке. Он не был зациклен на собственной персоне, внимательно слушал, всегда подходил и говорил автору, если тексты его тронули, зацепили. У Тучкова имелись все данные, чтобы стать народным любимцем, так называемым известным писателем. Помню, ещё лет двадцать назад он зачитывал нам письмо из колонии: заключённые подсели на его «Танцора» и требовали продолжения. Но — в последнее время книги у Володи выходили редко, чаще (и на том спасибо!) журнальные публикации. Журнал «Волга» и самарский литературный вестник «Цирк „Олимп+TV“», с которыми Володю связывали многолетние отношения, были в последние годы его площадками, недавно к списку присоединился журнал «Артикуляция». Бумажное исключение — вышедшая в издательстве «Городец» и вошедшая только что в шорт-лист премии имени Фазиля Искандера книга «Протяжные песни Среднерусской возвышенности».
Не забыть литературные вечера Тучкова, его остроумные, оригинальные перформансы…

Как автор он был бодр и завидно плодовит, но, боюсь, совершенно не удовлетворён своей писательской судьбой, недолюблен. Как, наверное, и большинство, но Тучков с его биографией, библиографией и абсолютной, уникальной творческой неистощимостью и оригинальностью мог рассчитывать на другое, думаю, его это здорово фрустрировало. Виноватых тут нет, можно лишь сделать вывод — любите живых, восхищайтесь, цените, воздавайте при жизни.

Мы дружили тридцать лет. Володя был прекрасным другом. Нежным, ответственным, заботливым. Мне даже хочется сказать: таких друзей сейчас не делают, и, по ряду формальных признаков, так и есть. Думаю, он был рыцарь дружбы; не представляю, чтобы Володя мог о ком-то забыть, что-то пропустить, манкировать. Так же, прихрамывая, одолевая высокое давление, ехал из Болшево или Голыгино на участившиеся в последнее время похороны; одна из последних записей в его фейсбуке похоронного содержания…

Ещё, он был дивный семьянин, муж, отец, дед. Думаю, как читатели мы многим обязаны его Ларисе, терпеливой, преданной и нежной, идеальной жене писателя.
Такая дикость писать о нём в прошедшем времени…

Не люблю подобные формулировки, но русская литература понесла действительно огромную утрату. А всем нам остаётся скорбеть, тосковать и кусать локти, потому что Владимир Тучков больше ничего не придумает и не напишет.

Татьяна Риздвенко

 

 

Владимир Тучков… Володя… Владимир Яковлевич…

Аккуратный, умный, едва ли не пародийно интеллигентный, как лукавая и беспощадная особенность его авторской интонации. Концептуальный портрет русского писателя конца ХIХ — начала ХХ века. Подобревший инженер Гарин, решивший изобрести вербальный, литературный гиперболоид. С неизменной фирменной бородкой и усами. С тихой, заставляющей вслушиваться парадоксальной речью… С нежной «цветаевской» фамилией…

С Тучковым меня познакомил поэт Александр Макаров-Кротков в 1990 году. И тридцать с лишним лет Володя был моим «литературным родственником», близким и необходимым автором и человеком. Именно он впервые опубликовал большую подборку моих стихотворений на «всесоюзном» уровне — в газете «Арена», бывшем «Советском цирке», в рубрике «Парнас „Арены“». И весь этот переход из советского казённого идиотизма в карнавально непредсказуемую освобождённую российскую реальность тоже очень точно рифмовался с обликом, образом и местами работы Владимира Тучкова.

С 1991 года я регулярно приглашал Володю сначала на литературно-театральный фестиваль «Майские чтения» в Тольятти, а потом на фестивали актуального искусства в Самару, как постоянного автора вестника «Цирк „Олимп“». Это было очень смешно, странно, иногда страшно. Володя Тучков, Саша Макаров-Кротков, Татьяна Риздвенко, Юлий Гуголев, Тимур Кибиров, Геннадий и Алексей Айги, чуть позже Михаил Айзенберг, Лев Рубинштейн, Виктор Коваль, Николай Байтов, Света Литвак… А вокруг восторженные студенты, новые русские спонсоры с бандитскими физиономиями, наивными вопросами «что есть истина?», чиновники от культуры, произносящие слово «постмодернизм», нищая роскошь провинциальных фуршетов, гениальные представители вчерашнего андеграунда, ночные костры, безразмерные берега и набережные, разговоры и блуждания в поисках алкоголя по самарским и тольяттинским курмышам. Ощущение невероятной свободы, удивительного освобождения и предчувствие неизбежной расплаты…

Каким-то странным образом абсолютно нормальный, чистоплотный, нравственно здоровый Владимир Тучков и своими сдержанными, почти аристократическими манерами, и своими необыкновенными текстами всё равно воспринимался как маргинальный, не столичный, а подмосковный автор, пересекающий «рвы и границы». Карнавальный Толстой, травестийный Чехов, амбивалентный Розанов.

Замечательно заботливый, ненавязчивый, очень внимательный и образованный (не только гуманитарно, но и технически) собеседник. И практически идеальный собутыльник. Беспафосный и безопасный. Остроумный, совершенно оригинальный, неподцензурный автор, блестящий стилист, мистификатор, рассказчик и перформер. Коллекционер речевых и символически бытовых ситуаций, в которых ты узнаёшь самого себя и своих приятелей.

Он был отчаянно похож и не похож на свои тексты. В нём, казалось, точно не было никакой «мрачной, беспощадной энергии», «чёрной земной крови», которые он так выразительно и глубоко чувствовал и артикулировал в своих стихах и прозе. Его тексты сколь ироничны, столь и глубоки, метафизичны и социальны. А иногда по-настоящему страшны. Он работал с радиоактивной, придурковатой, но вовсе нешуточной современной бесовщиной и передоновщиной, заполонившей поры так называемого культурного субъекта, интеллектуала-провокатора и затаившегося «простого человека».

Ясный, прозрачный, мягкий, тонкий, чистый человек и писатель — окончательно защититься от этой радиации, наверное, всё же не мог. И не смог. Особенно когда она со страниц его книг и рукописей хлынула в пространство нашей реальной жизни.

Играть с этим этическим, эстетическим, политическим и ежедневным человеческим безумием ему было всё труднее. Особенно когда ты чувствуешь, что твои тексты прочитывают слишком поверхностно или не замечают вовсе. А вдобавок тебя окружает и наполняет непростой быт, необходимость физического выживания, страдания родных и близких. Он пытался писать модные вещи. Его тексты экранизировали и адаптировали к сцене. Но его бесконечные игра и лёгкость всё равно были неподъёмны для дешёвого стёба и концептуального масскульта.

Как трогательно, вежливо, монотонно, педантично он читал свои произведения. Свои страшные и страшно смешные миниатюры и квазиэпосы. «Розановый сад», «Русскую книгу людей», «Пятую русскую книгу для чтения»…

В последний раз мы виделись в 2009 году. На последнем фестивале «Майские чтения» в Тольятти. Время «подаренной свободы» уже чернело, желтело, синело и смердело от резкого убывания кислорода. И становилось всё больше похожим на его издевательски трагические и жестокие мифы, сказы и притчи. Потом мы только переписывались. Он присылал свои тексты в «Цирк „Олимп“+TV». Последняя публикация его стихов в продолжающем жить после жизни всемирно самарском издании состоялась 27 февраля 2020 года. С ним не хотелось спорить. Нарастающий его консерватизм воспринимался, как защитная реакция. Он был очень добрым человеком. И политические разногласия не отражались на его человеческих симпатиях.

Владимира Яковлевича Тучкова больше нет. Но разве может не стать того, кого ты продолжаешь помнить и любить?..

Сергей Лейбград


Скорбим 

23.09.2021, 2094 просмотра.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru