Мария Мельникова
«Книжки, сами видите, невесёлые, но самые лучшие книжки — невесёлые», — мрачновато сообщил слушателям Александр Переверзин. Впрочем, в 2021 году многие явления жизни искажаются, как объекты в автомобильном зеркале, и кажутся грустнее, чем на самом деле. Когда пандемия закончится, нас, без сомнения, будет ждать немало удивительных открытий в области оптики.
Атмосфера в зале «Китайского лётчика Джао Да» была всё же не меланхолическая — предновогоднее настроение победило, и гости просто радовались первым трём книгам новой поэтической серии «Действующие лица» — плода сотрудничества издательства «Воймега» и
Это был тот редкий замечательный случай, когда презентация — мероприятие прикладного значения, выполняющее несложные
Виталий Пуханов описывает своё творчество как поединок, во время которого он пытается написать тексты, не являющиеся литературой, а тексты сопротивляются. Пока выходит так, что тексты побеждают, но Пуханов не сдаётся. Он продолжает исследовать нижний мир. Действие стихотворений «Адалиады» разворачивается в аду, даже если это не стихотворения из «адского» цикла, скрупулёзно описывающие экономические, социологические и культурные особенности жизни в подозрительно узнаваемой преисподней. Хотя казалось бы, что тут подозревать, бином Ньютона, убийца — дворецкий… а вот поди ж ты, пухановский парадокс: живешь там, всё нормально, всё слава Богу, всё прекрасно понимаешь, а потом читаешь: «За одинаковую зарплату в аду можно работать, а можно просто так получать зарплату, / Это дело совести каждого, потому что в аду живут и работают свободные люди» — и
А позлившись, возвращаешься к своей работе, куда же ещё. Пухановское зло — особенное, оно не разрушает, не разлагает, как уверяют нас авторы дидактической литературы. Оно создаёт на диво прочные структуры, обеспечивает человеку надёжную среду обитания, дарит вдохновение, вводит в обиход новую норму и вселяет уверенность в завтрашнем дне, идеально совмещающем в себе «день» и «дно». Немного упорства, смекалки, ваты и зелёнки — и «болт, что на меня забит», превращается в земную ось, а страдание исчезает, ибо нельзя называть таким словом наше великое достояние. Вселенная Пуханова предоставляет массу возможностей для увлекательного движения сверху вниз, всестороннего освоения этого низа — трудись, отдыхай, люби, пей чай, веди душевные разговоры, собирай миндаль в заброшенном саду, где половина листьев — бабочки, смотри на Христа, который гарантированно спускается сюда каждую субботу… да и наверх тоже можно, ад — дружелюбная к пользователю открытая система, просто никто не хочет наверх. Потому что неприлично вот так взять всё и бросить. И жалко. А вы думали, на чём эта затея держится?
Если за спиной Пуханова невозможно не разглядеть призрак сильно ошарашенного Данте, то в «Легче лёгкого» есть специальные пустые страницы, на которых обитает невидимый Гоголь. Изначально задумывалось, что цитаты классика будут служить неким концептуальным связующим материалом, но, когда книга была составлена, оказалось, что она прекрасно держится и сама. Поэтому Николай Васильевич остался под обложкой в виде фантома (можно закрутить винт метафоры ещё сильнее, и представить, с каким удовлетворением глядит на это издание призрак Владимира Набокова).
Правда, есть здесь у Гоголя и материальный представитель: «Тьма течёт вдоль белёных заборов, / вдоль глядящих в упор садов, / вдоль тяжёлых ворот, затворов, / затухающих разговоров, / пересохших на солнце годов. / В ней купается
«Легче лёгкого» — книга поэта, родившегося под Керчью. И книга, запечатлевшая события 2014 года. Здесь можно было бы ожидать страшной, тяжёлой, зловещей лёгкости, но нет — кошмар новейшей истории затягивается в нескончаемый мировой орнамент, занимает там своё место, зловещее, но не катастрофическое. Потому что в счастливом прошлом всегда будет ехать из Москвы на фестиваль в Киев поезд, полный весёлых литераторов. Потому что пока ты «стоишь разодранный напополам / на две свои родины две любви / на дом и дом на тут и там» волшебный пёс внутреннего взгляда возвращается к тебе сквозь огонь. Потому что внутри тебя «не мова / не суржик / не язык /
К языку, выходящему за пределы языка, и ведёт слушателя тропинка. На вершине пирамиды «Действующих лиц» — «Велимирова книга». Хотя, пожалуй, получилась даже не пирамида, а гора. И даже не просто гора, а вулкан. Если заглянуть в его жерло, увидишь, как кипит на рубеже позапрошлого и прошлого веков до сих пор до конца не расшифрованная диковинная речь, без которой не было бы нас и того, что мы называем своей культурой. Речь, трансформирующая мир, речь, которая должна была достаться людям так и не наступившего будущего. В третьем тысячелетии Владимир Гандельсман переживает и осмысляет литературное и мифологическое наследие Велимира Хлебникова. Это сложный, захватывающий интеллектуальный процесс. В стихотворной части сборника Гандельсман создаёт тексты одновременно изнутри и снаружи Хлебникова — говорит о нём на его же будетлянском языке, одновременно расширяя сцену его космического театра, дополняя её актёрами и декорациями. И ещё одного Хлебникова — постигаемого уже другими когнитивными средствами — он создаёт в примечаниях к стихам, увлекательно колеблющихся между литературоведческой справкой и философским эссе. Хлебников для автора никоим образом не абсолютная ценность — он говорит об этом прямо и без
Из насыщенной тьмы сквозь мерцание жаждущего радости бытия в ослепляющий простор инослова и иномысли, а потом назад — грустное это приключение или нет? Что греет надёжнее — уютное пламя добровольной преисподней, сияние идеального грядущего или последние отблески самого обычного закатного солнца на воде самой обычной реки? Это, наверное, неважно — главное, чтобы на сцене обязательно присутствовали и говорили разные действующие лица.
01.01.2022, 1014 просмотров.
