Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Александр Анашевич. Из виртуальной антологии к 20-летию премии «Московский счёт»

Виртуальную антологию составляют публикации авторов, отмеченных премией поэтической «Московский счёт» в разные годы.

2003 год

Почётное упоминание

Из книг «Неприятное кино» (М.: ОГИ, 2001) и «Фрагменты королевства» (М.: Новое литературное обозрение, 2002)

 

Блокадные письма

По Петербургу в тужурке шла за хлебом
Между невой, мёртвой невой и небом
Между вербным и пасхой
Ходила ходила, хлеба хотела
В небо смотрела, попой вертела, цвела
Чёрный вязовый куст верой своей зажгла

В чёрном вечернем платье по Москве спешила
Письма писала
От вокзала бегала до вокзала
Воду вокзальную ела, слёзы свои пила
Чёрный осиновый кол сердцем своим зажгла.

 

— — —

Пишу леониду в петербург
У меня здесь зима, понимаешь, замерзаю
Завтра, как птица, босиком ухожу на юг

Пишу лене в москву
Странная страшная здесь жизнь
Ничего не понимаю
Приеду в апреле—мае

Потом думаю: они думают, что мне легко пережить войну
Не пойти ко дну
Что-то ещё вертелось в голове

Пишу леониду опять
Ходил в кино
Главный герой в финале выбросился в окно
Помнишь, когда летали, не падали на асфальт
Авантюристки, убийцы, бомжи
Народу необходимо показывать такое кино

Я в москву пишу
Ты стала такой крутой
ангажированной надменной мандой
Всё это не укладывается в голове

В петербург пишу: всё это не укладывается в голове
Он отвечает: укладываться в кровать
Порнографическая связь, её не разорвать

Ты мечтала умереть между питером и москвой
Лежать под снегом, под листвой
Стать Ему женою или сестрой
А значит всё ещё впереди

 

— — —

Я устала
Руки устали, ноги устали
Я умерла, отбилась от стаи
Я волчица, мать твою, учительница, убийца
Я на ибицу ездила клубиться
А сейчас выпить не могу, выть не могу, не могу забыться
Вставь мне по самые гланды, чтобы я взвыла
Вот тебе, милый коньяк, вот мыло
Мне всегда мало
За это меня убили
Шкуру содрали, голову отрубили
Я на востоке была изумрудом
На западе — пластмассой
Каждого изуродую — стала опасной
Огнеопасной не стала, стала навозом
Радость моя, я радуюсь, моя радость
Все меня полюбили, но поздно.

 

— — —

Даже д. в. понял, как легко даются стихи
Обращаться не к себе, а к Б-гу
При этом не называть Его имени
Всё о любви, о любви
Мама этому научила катю ещё в младенчестве
В белых пелёнках, в памперсах, в концлагерях
В блокадном петербурге
Хлеб по талонам
На саночках воду возила, трупы везла
Бурлит ладожская вода, болит голова
Мама катю не била, пестовала, любила
Не уберегла

 

Истерия солдата

Солдат-мужчина:

Милая собирала меня в дорогу
Еда, сто рублей, тёплые вещи
Собрала словно в космос
Уходил — пила горстями таблетки,
плакала, не вставала с табуретки
говорила: послушай
может останешься со мной никуда не поедешь
заведём ребёнка
деньги есть — в тайном месте спрятана золотая коронка
А уедешь: будет в моём сердце кровоточить ранка
Стану как все — продавщицей или воровкой
А так — принесёшь с войны только пулю в сердце
Без глаз придёшь, не сможешь увидеть солнце
Подожди хотя бы денёк — до нашей свадьбы
Для кого шила кружевное платье
Сто дней обмётывала, вышивала
Хочешь, пойду за тобой — медсестрой, кашеваром
Над головой буду облаком лететь нежным, нетварным

Солдат-женщина:

Вот такими бывают минуты — считаешь не перечесть
Заботы, подготовка к разным делам
Враги снятся, вся их извращённая честь
И безумная бледная лошадь, шагающая по телам
Я всё это предчувствовал, складывал по частям
Видел как восходят мёртвые из ям
с деревянными куклами идут в призрачный фантошей
Спасётся ли кто, отвечайте, сможет ли кто действие продолжать
Научится ли кто мёртвым не лежать
Уходить и в руках только себя удерживать — не держать

Солдат-мужчина:

Летит треугольное письмо от моей любимой позади пули,
не может её обогнать
Ветер пытается помочь, всё без толку.
Успею ли каждую буковку его понюхать, поцеловать
Летит пуля впереди письма, впереди пули — моя голова
Впереди головы — целый отряд бесов, пришедших со мной воевать
Моё сердце как чечевичное зерно расколото, как предатель висит

Солдат-женщина:

Товарищ, смотри — враги идут
Хотят крови моей, смерти моей хотят
Я же ласковый. Ты помнишь. Помнишь меня.
Ты в окопе мне руку целовал, целовал висок.
А тут эти гады идут. К стеночке меня, ножик в грудь.
Я же не ангел. Меня нельзя убить.
Никто меня не лелеет, не хранит.
Вот умру, буду приходить по ночам:
Здравствуй, товарищ, любишь мертвецов?
А когда петухи закричат, стану крестиком, упаду на грудь.
Помолись за меня. Записочку напиши, отнеси к попу.
Целый полк солдат убили. В землю закопали
Не найти братскую могилку, нигде не отыскать
И меня убьют. По ночам заглядывают в окно
Ногтями скребут, подкидывают бумажные цветы
А как же любовь моя. Тоже умрёт.
Ведь любовь моя такая. Ей нельзя умереть.
Меня убейте. А любовь мою не трогайте.

Солдат-мужчина:

Я бы помог тебе, если б умел помогать
Я бы сгорел, если б умел сгорать
Можно солгать, можно солгать
во время молчания, тишины
Можно уподобиться ангелу или сове
По ночам летать, убивать и на рассвете стелить постель
Но что-то страшное происходит в моих теле и голове

Солдат-женщина:

У меня самого чёрные перья растут на бедре
Я их сбриваю, складываю — не сжигаю
Главное верить, заклинанья повторять, повторять
Главное всё себе рельефно представлять
Людей пугать, но не стрелять

Солдат-мужчина:

Я слышу как любимая зовёт меня:
скорей приходи, я приготовила сахар и соль
Мои пальцы сломаны и я делаю то, что нравится мне
Ещё она приготовила ранки и слюнки. Я их вижу
Они замурованы в стекле
Это всё бессмысленные глупости, суета
Обворованные дети, ангелы без глаз
Я увядаю, засыхаю.
Чувствуете — внутри моего тела пустота,
водяные пары, сернистый газ

Демон с часами:

Каждый, кто становится героем, много думает и читает
И если бы все задачи решались, то не было бы проблем
И только пуля знает, что делать с солдатом
между завтраком и обедом, атакой и отступлением,
поражение и победой
Это опасный трюк, смертельное сальто:
пролететь между орденом и ребром перед объективом фотоаппарата

Солдат-мужчина:

Меня не убили — просто на землю положили
Я и сам не раз это делал с другими
Я так же закатывал глаза, кричал, когда меня любили

Демон с топором:

С пулей в сердце она подошла к пропасти, бросилась вниз
Даже не вскрикнула, не открыла рта
Вся её жизнь была у неё в руках
Она больше не вернётся сюда
Мгновенье до смерти шептала своему палачу:
опоздайте, прошу вас, на час, я заплачу,
я отдам вам жемчужину в золоте, тело своё в мехах,
я отдам всю свою жизнь, изложенную в стихах,
задержитесь на час, закружитесь в домашних делах.
Кто слышал эти слова, понимал. Что не умеет легко дышать
тот, у кого в голове война может только свинец и порох
в руках удерживать — не держать

Солдат-женщина:

Я прошу мёртвую голову мою украсить цветами
Умоляю. Расчешите волосы мои
Спойте колыбельную, чтобы не звенело в ушах ледяное слово «пли»

Солдат-мужчина:

Просыпайся, товарищ, иди
Я ведь тоже мёртвый,
у меня тоже кусок свинца в груди

Солдат-женщина:

Я не хочу быть живым мертвецом
Бояться солнца, ходить по ночам с бледным лицом
Пить как воду чужую кровь
есть чужое мясо как бараний плов
Я хочу чтоб меня положили в гроб
уйти под землю как крот
чтоб не коснулись человеческой плоти мои зубы, мой рот

Солдат-мужчина:

Товарищ, тебе никуда не спрятаться от луны
Так много крови у этой войны
ты уже голоден — тебе не скрыть выделенье слюны
Вставай, сорви ненужные бинты
забудь лекарства, таблетки аспирина
Ты сможешь идти — стоит лишь захотеть
исписанным листком упасть, сгореть
в последний день зимы и карантина

Демон со спицей и иглой:

Зомби трудно быть первые сто лет
Потом всё просто: сесть ночью в самолёт
улететь в Нью-Йорк, Берлин, Амстердам,
чтоб найти красавца на обед.
Зомби трудно быть первые сто лет.
Зомби трудно первые сто лет.

 

Платью Ф.

я выйду в платье, в котором меня никто не узнает
меня не узнают, пропустят, за руку не схватят
я как взбесившаяся кошка мимо проскочу
загорятся подошвы, дым просочится под платье из тонкого шёлка
не люблю дорогие ткани, люблю прозрачный шёлк,
готовый в любую секунду порваться
полетело моё платье, а я словно платье другое внутри него дрожу,
поправляя оборки рукою
а сердце моё — третье платье, самое лёгкое — обвисло на рёбрах
невидимой ниткой продетой в глазницы стянуло швы так, что трудно дышать,
узлы завязав на ресницах
только запах мой остался прежним и он меня выдаёт
чувствую: кто-то меня догоняет, дышит тяжело
в одной руке шило, в другой — алмазное сверло
если сниму платье, плюну на него, вздрогну так, чтобы ноги свело
стану ведьмой, тогда уже всё равно
а завтра платье натянет меня на себя, ввинтившись в анус, завязав руки как пояс
я и не знала, что под кожей у меня такая огромная полость

 

— — —

кто бы меня раздел, платье постирал, а я бы лежала
я бы не просто лежала, думала, шептала
когда-то розы на платье моём были красными, а теперь ткань полиняла
въелись в кожу пылинки анилина, смялись оборки, складки, вышитые клинья
я бы сама могла платье постирать, оттёрла бы на нём разноцветные пятна
только вижу: движется на меня сгусток чёрный и плотный
откуда он появился, не знаю, ведь закрыла дверь на два оборота
я о платье забыла, забыла о его грязи, о выцветших цветах, о бусах своих
о ребусах из бисера, о нижней юбке из прозрачной бязи
вырвалась из комнаты, выпрыгнула из окна — тут-то и начался праздник

 

— — —

я платье с себя сняла и на мёртвую надела
потом тесто месила её рукой, пирог пекла и сама это угощенье ела
откусывала от пирога и куски к самому сердцу посылала
а мёртвая ходила по ночам и в новом платье себя не узнавала
что же это: была другая ткань, другой фасон, и я была другая
ходила мёртвая за мной, ходила кругами
я поняла, что тоже стану такой — бестолковой, глупой
потеряю золотое кольцо высокой пробы, потеряю голос, подругу, голову
но ничего не найду, а найду — не подниму, потому что гордая
я корону с мёртвой сняла и себя короновала
но праздник испортила: умерла посреди карнавала
а воскресла в синем бархате, всё остальное подарила богу
воскресла, поднялась и пошла по кругу

 

Она уснула, письма стали моими

По каталогу: Б

Милый, пишу тебе из Мадрида, здесь моя жизнь повернулась круто,
я теперь как сим-сим всем-всем открыта, завладеть мной нетрудно.
У меня новое красное испанское платье, ты такого никогда не видел,
у тебя никогда б не хватило на такое денег.
Оно всё: вышивка, украшенья, аккуратная выделка.
Только в нём хожу.
Не могу даже смотреть на свои паршивые тряпки,
но не выбрасываю на свалку, пригодятся для топки.
Прости, я предала наш город, наш Петербург, наше метро, наши острова, наш залив.
Предашь, всё забудешь, когда вокруг манят, поют мандарины, маслины, сливы…
Здесь вольготно, счастливо мне, ленивой.
Ощущаю себя королевой, огромной рыбой.
У меня есть всё, что не мог дать Север:
кабальеро на ночь, сочные фрукты, глубокий вырез, веер.
Взамен этому лишилась веры.
Всё, что любила, чему поклонялась — забыла, в сердце не унесла.
Думаю, простишь, ведь знаешь: я всегда всё делала не со зла.

 

По каталогу: У

Милый, пишу тебе из тюрьмы, как видишь, не уйдёшь от судьбы.
Помнишь гадалку, её пустые остановившиеся дни,
её беспричинность, падающие пожирающие огни.
Только ты это помнишь, мы тогда были одни.
Здесь наказуем даже поворот головы, взгляд королевы, эротические сны.
Меня успокаивает: на входе лежат каменные львы.
Ты говорил — это магниты любви,
ты говорил — она таится под каменным панцирем, внутри.

 

По каталогу: М

Милый, пишу тебе из-за монастырской ограды, я изменилась, ношу иные наряды.
Это письмо вряд ли смогу отправить, ворота закрыты.
Через высокие стены не перелететь: хожу по земле, не имея крыльев.
Вчера сюда пытались ворваться солдаты…
Хотела посланье своё отправить птичьей почтой.
Но только ворон смотрит в окно, от него жди не помощи, а порчи.
Целый день сидит на ветвях, косится, склёвывая почки.
Буду складывать письма, при встрече отдам всю пачку.
Я здесь многому научилась, прочла все молитвы.
Вера во мне зажглась, правда, пока маленькая, как колибри.
Соблюдаю пост, не ем даже рыбу.
Хожу целый день по комнате, по кругу.
Думаю, что ты должен меня любить, ведь я сейчас ближе тебя к Богу.

 

По каталогу: С

Милый, пишу тебе из больницы, рядом — шприцы,
шлепанцы, девственницы, мандарин на блюдце.
Ко мне никто не подходит, боятся.
Я здесь новые слова говорю, другие ношу одежды.
Пыталась сбежать трижды.
Остановили, не пустили, сказали: все, кто до тебя, — на дне морском,
у них не осталось даже надежды, уже достигли блаженства.
Вчера ко мне приводили женщин.
Одна держала в руках женьшень, у второй во рту гудел шмель,
третья на плечи накинула шинель.
Я не вышла к ним, пошевелиться было лень.
Вечером мне укололи амитриптилин.
Стояла посреди процедурной как изгнанный Мандельштам,
у медсестры кровь стекала по рукам.
Поклялась доктору, что не стану больше описывать свою жизнь,
просила прописать цветочный жир, только он укрепит силу моих жил.
Успокаивал, обещал, но не сдержал своих слов.
Милый, того, что вокруг пустота, здесь никто не знает.
Перед сном выхожу в коридор, кричу:
«Люди, слушайте: ангелы стучат, свистят, предупреждают!»
Я боюсь, за мои предсказания меня убьют, отравят.

 

По каталогу: Ю

Милый, пишу тебе из ночлежки, из огромной клетки.
Здесь полмира: мордва, якуты, мертвецы, эвенки.
Венок у меня на голове, в кармане мелкие деньги.
Ночью здесь собираются все городские бездельники, калеки.
Не думай, здесь не клоака, здесь вся Божья клика.
Только к Нему обращены мысли, возгласы, крики.
Я прячу во рту свои бриллианты,
имею свою личную жизнь, свои любовные варианты.
Но не рви этого письма, изменить тебе смогу вряд ли.
Ночью лежу на досках, чувствую: блаженство рядом:
надо пройти по глухому коридору, заканчивающегося адом.
Если не ответишь, следующее письмо будет оттуда.

 

Собака Павлова

Она не падала, не лаяла, не выла
выбежала из последнего вагона
ушла от деда, от бабки, от закона
сладкая жизнь: смерть, вилы
«не шерсть на мне, длинные волосы
чёрные человеческие волосы
говорила она павлову женским голосом, —
не замёрзну даже в сердце твоём
даже без сердца, под скальпелем не замёрзну
мои волосы станут огнём
пылающая уйду от тебя на мороз, на свежий воздух
павлов, ты злой, я не знала об этом, любила тебя
я не любила в начале, потом полюбила, потом разлюбила
всё от отчаянья, под капельницей, день ото дня
думала и смотрела в глаза твои голубые
к скотоложству тебя, павлов, я знаю, не принудить
ни к скотоложству, ни к замужеству, и даже рюмочки не выпить на брудершафт
тебе бы только тельце моё на лоскуты кроить
как потрошитель делаешь это с нежностью, по-маньячески, не дыша
а у меня нет уже ни яичников, ни мозжечка, ни селезёнки
нету глаза, берцовой кости, ушной перепонки
полумёртвая стою, вся в зелёнке
кто меня, павлов, спасёт из этой воронки
я собака, павлов, собака, собака павлова
не анна павлова, не вера павлова, не павлик морозов
даже не лена из москвы, которая обо мне плакала и
в сердцах называла осколочной розой
освободи меня, выпусти, пусть я стала калекой
калекой не страшно, главное не кошкой
выпусти, дай мне под зад коленом
только очень нежно, любя, понарошку
чтобы я бежала, летела словно на крыльях
между машин, на свободу, на свалку, в иное пространство
ты научил меня, павлов, любоваться всем этим миром
таким волшебным, бескрайним, прекрасным

 

Московский счетвиртуальная антология 

18.12.2022, 705 просмотров.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru