Виртуальную антологию составляют публикации авторов, отмеченных премией поэтической «Московский счёт» в разные годы.
***
И то, что о себе не знаешь,
и то, что вглубь себя глядишь,
и то, чем никогда не станешь, —
всё перепрыгнешь,
всё оставишь,
всё — победишь.
***
Я не кормил — с руки — литературу,
её бесстыжих и стыдливых птиц.
Я расписал себя — как партитуру
желёз, ушибов, запахов, ресниц.
Как куст — в луче прожектора кромешном —
осенний, — я изрядно видел тут,
откуда — шапками — растут стихотворенья,
(а многие — вглубь шапками растут).
Я разыграл себя — как карту, как спектакль
зерна в кармане, — и — что выше сил! —
(нет, не моих! — моих на много хватит) —
я раскроил себя — как ткань, как шёлк, как штапель
(однажды даже череп раскроил).
Я раскроил, а ты меня заштопал,
так просто — наизнанку, напоказ, —
чтоб легче — было — жить,
чтоб жизнь была — по росту,
на вырост — значит, вровень, в самый раз!
Я превратил себя —
в паршивую канистру,
в бикфордов шнур, в бандитский Петербург.
Я заказал себя — как столик, как убийство, —
но
Я — чересчур, а ты меня — поправишь:
как позвонок жемчужный — обновишь,
где было слишком много — там убавишь,
где было слишком мало — там прибавишь.
Но главное — отпустишь и оставишь
(меня, меня! — отпустишь и оставишь),
не выхватишь, —
не станешь! — не простишь…
***
Любая женщина — как свежая могила:
из снов, из родственников,
сладкого, детей…
Прости её. Она тебя любила.
А ты кормил — здоровых лебедей.
Но детским призракам (я это точно знаю) —
не достучаться им —
до умного — меня…
А ты — их слышишь — тёплая, тупая,
непоправимая — как клумба, полынья.
Стихотворение — простое, как объятье —
гогочет, но не может говорить.
Но у мужчин — зато —
есть вечное занятье:
жён, как детей, — из мрака — выводить.
И каждый год — крикливым, птичьим торгом
я занимаюсь в их — живой — груди:
ту женщину,
наевшуюся тортом,
от мук, пожалуйста, — избавь и огради!
Все стихтворения —
как руки, как объятья.
(…от пуха, перьев их — прикрой меня — двумя!)
Да, у мужчин — другие есть занятья,
но нет других — стихотворений — у меня.
…Ты мне протягиваешь — руку наудачу,
а я тебе — дырявых лебедей.
Прости меня.
Я не пишу, я плачу —
над
***
…а
в моих стихах, в моих осинах.
А я всё спал — в руках твоих —
невыносимых.
Но надоело мне — как раненая птица,
спасать птенцов, камлать — как на войне —
ведь я хочу ещё —
тебе, тебе! — присниться:
в очках и без очков — в предельной наготе.
Ведь я и сам ещё — хочу себя увидеть
без книг и без стихов (в них — невозможно — жить!). —
Я это говорю,
не чтобы их — обидеть,
а чтобы — оскорбить.
Чтоб их — ликующая, смешанная — стая
обрушилась, упала (гогоча),
мне прям на голову —
так — чтоб меня не стало,
точней: не стало — прежнего — меня.
…Я это говорю, как водится,
раздельно,
понятно, образно, на русском языке.
Я это говорю
не для кого — отдельно,
а всем — конкретно, каждому, тебе!
Да, я хочу
в очках и без очков, без чёлки, в пиджаке, —
как белый лист,
как чистая страница,
как первый снег — в предельной простоте.
Вот будет номер! — если (будто в детстве)
с открытым лбом
я вдруг пойму тогда,
что — и одетому — мне никуда не деться
от проступающего, как пятно, — стыда.
…Но тут же! —
негодующая стая
моих стихов,
простившая меня, —
ты! — защитишь меня,
со всех сторон — сжимая,
вытягивая шеи,
выгибая —
галдя, топча, калеча, гогоча….
Московский счет,
виртуальная антология
05.03.2023, 565 просмотров.
