Андрей Поляков. Из виртуальной антологии к 20-летию премии «Московский счёт»
Виртуальную антологию составляют публикации авторов, отмеченных премией поэтической «Московский счёт» в разные годы.
2003 год
Упоминание
Из книги «Для тех, кто спит» (М.: Новое литературное обозрение, 2003)
Мотылёк
Под солнцем — тёмное:
под сердцем — как стекло?
(загадка)
Куда ты летишь, небольшой мотылёк,
по воздуху этого дня?..
Скажи мне собою, что свет недалёк,
где нет никакого меня.
Я бесов боюсь, неприступен мне рай,
а тело болеет на мне,
и значит — в себе раствориться пора,
как сон, раствориться во сне.
Скорей отвечай мне, что я навсегда
исчезну везде и совсем.
За это — невесту тебе я отдам
и тёплые строчки поэм!
***
Ивану Ахметьеву
Акация, хочу писать окацыя,
но не уверен, что возьмут
ломать слова, когда канонизация
литературы, где людей живут.
Не пушечный, хочу найти подушечный —
мне сильно видно на глазах:
успенский мышечный и ожегов макушечный
в отрывках, сносках, черепках…
Под лестницей-кириллицей скрипящею
перилицей могу уметь,
пока ходящею, шипящею, свистящею
я отвечает мне, что он ему ответь.
mailto: GOMORRA@AID.RU
Со скоростью строки, отбрасывая вниз
всего полушагов отеческие шубы
не трогать интернет
— последний журналист —
тянусь на пустырях, размытых и бесшумных
«За что хватаетесь, советские мужи —
Ещё заразна Прозерпина
И память сильная, как речка, убежит
От электрического сына»
«Осколком красного солёного вина
Сверкает Лета предо мною
Скажи ей заполночь: Печать моя жирна!
Печать моя полна тобою!»
«Россия держится на пении ворон
На их прокуренной подкладке
Пока заложенный в машину Аполлон
Внимает каждой опечатке»
«Товарищ, слышимый на русском языке
В тетрадь железную ложился
Когда с винчестером в темнеющей руке
И я за Музой волочился»
«Бесшумная душа, на расстояньи сна
У Эха не проси прощенья
Ведь там, где мёртвому пристойна тишина —
Живого ждёт развоплощенье!»
(Copyright © 1822 Boratynsky Systems Incorporated.
All rights reserved.)
Теплоход
мне прозвучать собираюсь что надо
лучший язык на врагах ленинграда
длинный как тень языка
что же, язы́ки, рванём до упада
или почешем пока?
как бы не нас приговаривал Бродский
жадно растрачивать стих идиотский
на, извиняюсь, ***?
дактиль волнительный, шёпот приморский
чей-то в стишках чешуя
Рыбную слизь самодельного слова
через обложку слизала Корова —
тихая Муза моя
Первое Слово не суше любого
в синем Дому Бытия!
Есть мне свидетель одна не такая:
он говорит, что её языка я
вряд ли понять разберу, —
молча глаголом глагол протыкая,
в рот протыкаю дыру.
В мокрой моей биографии нашей
Ленку наречь по соседству Наташей —
это ли столько мечтать?
если словесной, вот именно, кашей
всех получается звать:
«Возле звезды, осветившей заумность —
Влажная область, неверная жидкость,
Сон или, может быть, сон…
Русский не Бога боится, а смерти,
Крымский не верит обещанной тверди —
Хляби с обеих сторон.
Вспомнил читателя, вспомнил Елену,
Берег бумажный, чернильную пену,
Зримого пепла щепоть.
Круглое взял ты у берега света:
Око, обол — торопливая лепта
Мёртвому в мёртвую горсть.
Всё ничего у тебя не осталось.
Дух воплотился, чтоб тело распалось,
Чтобы в бессмертии — смерть.
Если ж и впрямь остаётся часть речи,
Что тебе в том?..
Грозно дышит навстречу
Грузная, твёрдая ТВЕРДЬ».
Поэт
На чёрную музыку вышлем дозором
строфу из дождя и травы,
держа говорить драгоценным укором
большое лицо головы.
Запомним деревья и двинем их следом —
пусть светом накатится гром
на страшное место за домом и садом,
как мог бы поэт о другом:
«Из горницы в сени свеча отступает,
сверкает на маковке крест,
и форму, как рифму, себе подбирает
души золотой манифест»
Я взять приготовить куплет Пастернака;
болтать его эдак и так
пытался уметь, но семантику знака
мне нет, не раскрыл Пастернак.
Товарищ писатель — сердец воспитатель.
Не надо его объяснить.
Я песенный стану ему подражатель,
а он мне прочтёт, так и быть:
«Из комнаты в душу свеча переходит,
душа растворяет свечу,
но ряд операций в пути происходит,
с которыми лучше к врачу.
Бормочутся дрожжи, и брыжи, и фижмы,
случаются тремор и тик…
Я вынесу всё! Я поэзию выжму.
Я спрыгну сейчас, проводник,
под сильную землю за домом и садом,
под книгу, забытую в срок,
с лиловой грозой, с пионерским отрядом,
с моим языком поперёк».
Акмеисты
Зачем, потяжелев, Ахматова-пчела
с картавым родником полёт переплела?
Как будет Гумилёв, которого читали
под гнётом мёртвых муз, либидо и печали?
Не знает отвечать наследный адамит,
но пробует стихи, очками шевелит,
и двигает в тетрадь искрящею рукою
не то, что о себе, а что-нибудь такое:
— Подушку второпях примерил Мандельштам,
сон именной сбежал по рёбрам и устам,
а там — подлёдный быт, журнальный клёв богатый,
гражданские долги и перевод горбатый.
Подлеченная речь, опричь прокат цитат —
у Нарбута всегда Зенкевич виноват,
у Бриков биллиард, и Шкловский, и чекисты,
у Мнемозины креп и холодок пушистый.
Поставлен разгребать исписанную мглу
крылатый эллинист кругами на углу.
Но чёрно-жёлтый свет на стогнах Петрограда
не переходит в смерть, как следует. Как надо.
Номер
В Александрии твоей в полдень кричит телефон:
международным звонком не объедается око…
Климента книгу как раз перебегаешь сквозь сон —
тут же её отложи! мне отвечай одиноко!
Когда невидимую ноту исполнит круглая мембрана
скорей продли свою зевоту до летаргии графомана
Не стоит, юная старушка, хранить молчанье, как лекарство —
ты говорящая зверушка, чтоб метить песнями пространство
А на дебюты и дебаты в заочном царстве телефона
есть ропот Клио глуховатый и звонкий клёкот Аполлона
Возьми же трубку!..
День напрасный сияет осени на склоне
и голос вечности прекрасный потрескивает в телефоне:
Андрей Поляков,
Новое литературное обозрение,
Поэт,
везде,
КнигИ
21.04.2023, 575 просмотров.
