Виртуальную антологию составляют публикации авторов, отмеченных премией поэтической «Московский счёт» в разные годы.
Декабрь 89
Вот говорят, что менты — злодеи,
что избивают в своих застенках
всех честных мучеников идеи
до дрожи в голосе и коленках.
Не знаю, я разменял полтинник,
был поддавальщиком и скитальцем,
давал понять, что остряк и циник, —
никто не тронул меня и пальцем.
Наоборот, по указке стрёмной
я фараоновой рукавицы
легко нашёл переулок темный.
А до того мы с тобой, как птицы,
общались только по телефону.
Из
я видел родину как икону
нерукотворную из темницы.
Разлука делает фетишистом,
блазнит заданием сдвинуть горы.
Открыла мне в кимоно пятнистом
ты заедающие запоры.
…В ту зиму происходило с нами
со всеми
Под слишком тусклыми фонарями
летел снежок по диагонали.
Стараюсь вспомнить, что дальше было,
как уживались блокада с нэпом.
Должно быть, ты меня не любила,
впотьмах шептавшего о нелепом.
***
Не сейчас, не нынешним сентябрём,
был я равным в стае других пираний.
А теперь вот сделался дикарём
и чураюсь шумных больших компаний.
И не смысля, в сущности, ни аза
ни в одном из русских больных вопросов,
я спешу порою залить глаза,
не дождавшись вечера и морозов —
при которых зыблется бирюза
над непаханой целиной заносов…
Вот тогда, считай, на излёте дней,
я порой завидую лишь породе
старика, игравшего «Yesterday»
на баяне в сумрачном переходе.
Апокриф
…Вот и лезет в голову всякий бред,
раз учебник в кляксах, а сам под паром.
Говорят, что скоро тому сто лет,
как однажды, прея за самоваром,
на подпольной хазе хмыри и хрыч
обсуждали самый больной вопрос, но
неожиданно отрубил Ильич:
«Победим сегодня, раз завтра поздно!»
Усомнился
покачнувшись даже на табуретке.
Оказалось,
в жилетке.
…И летит — и этот полёт полог —
над щебёнкой вымершего бульвара
перепончатый золотой листок,
словно оторвавшийся от пожара.
***
Отчаянный холод в мёртвом заводе, пустые стены и бушующий ветер,
врывающийся в разбитые стёкла окон. Жизнь замерла. Доносятся тревожные крики
чаек. И всем существом ощущаю ничтожество человека, его дел, его усилий.
Из последнего письма отца Павла Флоренского с Соловков (4.VI.1937)
Волны падают — стена за стеной
под полярной раскалённой луной.
За вскипающею зыбью вдали
близок край не ставшей отчей земли:
соловецкий островной карантин,
где Флоренский добывал желатин
в сальном ватнике на рыбьем меху
в продуваемом ветрами цеху.
Там на визг срываться чайкам легко,
ибо, каркая, берут высоко
искушающие крестной тоской.
Всё ничтожество усилий и дел
человеческих, включая расстрел
и отчаянные холод и мрак,
пронизавшие завод и барак,
хоть окрест, кажись, эон и иной,
остаются посегодня со мной.
Грех роптать, когда вдвойне повезло:
ни застенка, ни войны. Только зло,
причиненное в избытке отцу,
больно хлещет и теперь по лицу.
Преклонение, смятение, боль
продолжая перемалывать в соль,
в неуступчивой груди колотьба
гонит в рай на дармовые хлеба.
Распахну окно, за рамы держась,
крикну: «Отче!» — и замру, торопясь
сосчитать, как много минет в ответ
световых непродолжительных лет.
***
Столичная сгнила заранее
богема, поделясь на группки.
Дозволь опять твоё дыхание
и полыхание
услышать в телефонной трубке.
Прикидываясь многознающей:
мол, там кагал, а тут дружина,
зри суть вещей;
и розу жаропонижающей
спаси таблеткой аспирина,
что зашипевшею кометкою
летит на дно; а ты, смекая,
останешься в веках как меткая,
отнюдь не едкая,
а сердобольная такая.
…Недолго до денька неброского,
до видимости пятен снега,
до годовщины смерти Бродского,
его успешного побега.
Под вечер, похлебав несолоно,
на стуле со скрипучей спинкой
неловко
сидеть за пишущей машинкой,
хоть мы другому не обучены.
На наши веси испитые
пришли заместо красных ссученных
накачанные и крутые.
И покорпев над сей депешею,
без лупы догадался Ватсон,
что — к лешему
мне пешему
пора за другом отправляться.
***
Пока беспокойный рассолец
в крови моей всё голубей,
и я, как к полку доброволец,
приписан к словесности сей.
И морок мелодии, лада —
свободы моей зодиак.
Не надо, не надо, не надо
и думать, что это не так.
Искусство сродни любомудру,
который, сбежав с кутежа,
почил от простуды поутру,
с княгиней впотьмах ворожа.
Мечтатель в открытой манишке
к любимой бежал через двор
и вдруг — уподобился льдышке
и Музу не видит в упор.
Враз суетен и неотмирен
поэт, на недолгом веку
у замоскворецких просвирен
и галок учась языку.
виртуальная антология,
Московский счет,
Юрий Кублановский
13.06.2023, 324 просмотра.
