Фото Дмитрия Бавильского
Глеб Шульпяков
Счастливый издатель
Первый издатель как первая любовь — навсегда в памяти. Но когда умирает человек, от этого только горше. Книги, книги, книги… О чём бы мы ни говорили, мы говорили о книгах. Это очень хорошо и просто, потому что, когда говоришь о книгах, ты говоришь обо всём на свете. Издательство находилось в соседнем корпусе, и когда я дурел от вечного газетного цейтнота, я просто переходил двор и поднимался к Морозовой. Тут, за шкафом, где сидела Оля, можно было перевести дух. Газета писала о книгах, а за шкафом книги рождались. «Вот — думаю издать…». Дальше следовало громкое имя. Она только что вернулась из Франкфурта (или из Лондона?). Я качал головой: почему? С какой стати? Где мы, а где он? Но факс уже шелестел, начинались переговоры. Невозможное становилось реальностью.
Думаю, у каждого есть своя «морозовская» книга. Для
Сперва мне хотелось усмотреть логику в её выборе. Позже я понял, что никакой логики нет. Был вкус и чутьё,
Конечно, скажут, при такой поддержке грех не издавать прекрасные книги. Согласен, рыночный вопрос был для неё в «Независимой газете» не первым. Но сколько мы знаем проектов, когда огромные суммы уходили в песок? На ерунду и амбиции? А у неё была одна амбиция — издать классную книгу. Если она верила в книгу, она и вкладывалась — вся. Да, я думаю, она была счастливым издателем. При том, что никаким издателем становится не собиралась, это мне известно точно. Занималась совершенно в другой области.
Но эпоха была прекрасна тем, что
Оля была апостолом
Была и другая эссеистика, не только литературная. «Придорожная собачонка» Чеслава Милоша, например. Или городская. Тут первым был Акройд и его Лондон. Книга шла в типографию, а я ехал брать интервью у автора. Утром в газете, вечером в издательстве. Отлично. Когда со Львом Лосевым нам негде было пристроиться, чтобы записать беседу, Оля отвела нас в библиотеку. Была при газете библиотека, вы не поверите. Там мы и сидели в щели между стеллажей, упираясь коленками. Мизансцена очень лосевская.
Потом был мой «Щелчок», открывший поэтическую серию издательства. Фотографии Оли, которые сейчас всплывают, сделаны на той презентации. Была серия «Цветная проза» — современных русских прозаиков. Дмитрий Бавильский, Андрей Бычков, Андрей Волос, Алексей Цветков, Юрий Петкевич. Впервые на русском Оксана Забужко. Это сейчас никого не удивишь оформлением, а тогда «морозовский» дизайн книги считался революционным. Что понятно, ведь быть перфекционистом невозможно отчасти.
Для Морозовой было так: если авторы — то лучшие, если оформлять — так, чтобы книга сама прыгала в руки. В её издательстве начинали художники, чьими обложками теперь покрыты прилавки всех магазинов. И авторы, и художники становились для неё как родственники. Однажды на вечер «Щелчка» она привела Битова, тот послушал и дал мне молодёжный «Триумф». Думаю, больше нет смысла делать из этого тайну.
Нашим совместным апофеозом тех лет стали гастроли Памука в России. Оля издавала его «Стамбул», я уговаривал писателя ехать. И началось: очереди в магазинах подписать книгу, выступления, ночные прогулки по Москве, авторские чудачества и даже поездка в Академгородок. Поздно вечером, когда мы провожали его в Питер (Памук хотел ехать непременно на поезде, как Анна Каренина) — когда поезд уже тронулся и отъехал — Морозова словно машинально пошла по перрону вслед за удаляющимся огоньками.
Точно так и мы теперь смотрим вслед ушедшей эпохе. Оля стала её легендой. Книги, которые она сделала, есть в каждом читающем доме. Целое поколение выросло на этих книгах. Но разве это утешение? Нет больше удивительного, уникального человека. Эпоха свободы уводит своих апостолов. Остатки этой эпохи мы почти доели, впереди пустыня. Но если существует рай для издателей, Оле не придётся стоять в очереди. Достаточно будет просто разложить книги.
Михаил Визель
С благодарностью за родную речь
Ольгу Морозову я должен называть и с благодарностью называю в числе тех людей, благодаря которым я стал тем, кто я есть. Потому что к поступлению в Литературный институт в 1993 году я, мальчик из абсолютно не литературной семьи, готовился по хорошо известной ныне книге Петра Вайля и Александра Гениса* «Родная речь». И преподаватели, уставшие слушать от бойких литературных девиц одни и те же затверженные школьные формулы, с явным интересом слушали рассуждения, основывающиеся на малоизвестном им тогда подходах. А издала эту книгу именно Ольга Морозова. Когда мы познакомились с ней десять лет спустя лично, Ольга стала, наверное, первым человеком из литературной среды отчётливо старше меня, с которой я легко перешёл на «ты». Так мы оставались и то недолгое время, когда она возглавляла издательство «Иностранная литература», в котором я в то же недолгое время работал.
Но, конечно, как и все, помню я её не по этому, а по десяткам книг, изданной ею в своём именном издательстве — тонких, умных, необычных. Некоторые из них становились бестселлерами, другие сразу переходили в разряд культовых и раритетных. Но проходных среди них не было.
К сожалению, нельзя сказать, что сообщение о смерти Ольги Морозовой стало неожиданностью. Она была заметно старше других независимых русских издателей первой волны (и таким образом вдруг становится понятно, какой у неё короткий разбег, у этой волны), и — сейчас уже это можно сказать — было видно, что она не пышет здоровьем. Но, конечно же, сообщение о её смерти вызывает глубокую грусть. И личную, как всякое сообщение о смерти лично знакомого человека. И профессиональную, как ещё одно подтверждение того, что героическая эпоха независимых книгоиздателей в России закончилась.
Михаил Котомин
Электричество и страсть
Ольга Морозова — душа независимого книгоиздания
Я познакомился с Ольгой в середине
Оля, как и все издатели той волны, разбиралась во всём — от выбора бумаги и типографии (о благославенный «Бертельсман»-ЯПК) до утверждения обложки, работы с переводом, сложной коммуникации с русскими авторами и прессой. Её любимым
Оля была страстным и прямым человеком, могла в лицо сказать всё, что думала, зато и любила
Ольга была полна любви к жизни, и оплакивать её уход не хочется. Она прожила славную жизнь, сменила несколько издательских амплуа, после конца «Независимой газеты», поработала в корпоративных «Колибри» и «Иностранке», в конце выбрав свободное плавание, издавая пару книг в год в своё удовольствие, и умерла в кругу любящей семьи. На презентацию одной из последних книг, Оля пришла на ярмарку «non/fiction» с внуком. Любовь к жизни победила. Остались светлые воспоминания немногочисленных коллег по цеху и изданные Ольгой книги. Для меня лично с уходом Ольги закончился определённый этап, я не могу себе представить, что можно вернуться в ту атмосферу открытости и любознательности, которая царила на Франкфуртских ярмарках моей молодости, по которым мы путешествовали вместе. Не факт, что такое возвращение вообще возможно, если только умозрительное, которое неизбежно поставит вопрос — что же такое было отечественное независимое книгоиздание конца XX — начала XXI века: короткое экономическое приключение в стиле НЭПа или определённый культурный взрыв, результаты которого надо сохранять и изучать, чтобы пронести те электричество и страсть, которые, в частности, всю жизнь двигали Ольгой Васильевной Морозовой, легендарным русским издателем новейшего времени.
Независимая весёлая хищница
Умерла Ольга Морозова, одна из величайших издательниц за всю историю российского книжного рынка. В
Кратко перечислим её подвиги и непременно забудем
Она была у истоков моды на
Оля была антропоморфным воплощением самой идеи маленького независимого издательства. Это когда ты акульим чутьём за тысячу миль распознаёшь запах бестселлерной крови. Есть
На рубеже нулевых и десятых Морозова несколько лет возглавляла
Дмитрий Бавильский
На язык, на вкус, на цвет
Последние годы мы обычно встречались с Ольгой Морозовой на книжных ярмарках, разумеется, на «non/fiction», в оргкомитете которой она, член «Независимого альянса издателей и книгораспространителей», была с самого начала. Оля сама сидела за прилавком, заманивала читателей и торговала продукцией собственного издательства — «Издательства Ольги Морозовой».
Начинали она при «Независимой газете» и это было едва ли не первое частное (не государственное) издательство в стране. Могу путать, но одной из первых её книг были «Рождественские стихи» Бродского. Потом были другие его сборники, в том числе проза о Цветаевой, том бесед с Соломоном Волковым и самые первые издания «Родной речи» Петра Вайля и Александра Гениса*, их же «Русская кухня в изгнании»…
Издания эмигрантской и западной запрещёнки каждый раз казались чудом. Поначалу не верилось, что такое возможно. Фамилии на обложках и названия новинок обжигали. Первые выпуски были тоненькими сборниками в мягких обложках, потом появились супера́ и белая бумага, Морозова много вкладывалась в оформление (всегда стильное), во вступительные статьи и справочный аппарат. Понятие «искусство книги» было для неё не пустым звуком, хотя при этом, разумеется, главным было качество содержания. За этим Оля следила с особым тщанием.
С
Всегда буду ей за это благодарен — за то, что она взяла и прочитала рукопись романа никому неизвестного аспиранта из Челябинска. Сама прочла, без помощи референтов и помощниц, потому что всегда читала то, что предполагала выпустить в свет, никакой работы никогда не гнушалась. А потом ещё и издала этот опус, заказав предисловие чудесному парижскому махатме и прозаику Андрею Лебедеву (до выпуска кристально чистой прозы самого Лебедева у Морозовой, к сожалению, руки так и не дошли — первоначально идея «Цветной прозы» состояла ещё и в перекрёстных предисловиях разных авторов). Морозова была крайне непростым человеком. Но чутьём и литературным вкусом обладала безупречным (и тут я не о себе, если что).
Через
Морозова привыкла рисковать, это стало для неё образом жизни — драйвовым, но и изматывающим, пожирающим здоровье, но не качество книг, которым Оля дорожила и не могла снизить заранее задранную планку. Про таких говорят, что они вкладывают в работу свою душу, но теперь получается, что Морозова вкладывала в эти книги всю свою жизнь. Её вечно одолевали проблемы со складами, предоплатами, с оптом и с розницей, но, когда она начинала говорить о своих планах (они казались бездонными, хотя не всегда корректировали с возможностями), глаз её загорался. И она превращалась в лукавую Лису Алису, знающую секрет лучших книг
Реально ведь преображалась. Ничего не жалела для дополнительной
Издательская репутация Ольги Морозовой была почти идеальной. Многое из того, что она начинала, пробивала харизмой, кажется теперь общими местами интеллектуального книгоиздательского процесса. Один только «Волхв» Джона Фаулза в выдающемся и неформатном переводе Бориса Кузьминского переиздавался бессчётное количество раз, но уже под другими марками. Как и всё те же беседы Волкова с Бродским. Как и бойдовские биографии Набокова, «русская» и «зарубежная». Как эссе и лекции Одена, как набоковские штудии Михаила Шульмана. Как серия очерков «Известные русские в Венеции»… в Риме… в Флоренции… в Неаполе…
И Зэди Смит она ведь первая издала, и целый набор уютных детективов Арто Паасилинна. И Мастера Ченя открыла с нуля. Не говоря уже о некоторых книгах Памука. Морозова была первачом, первопроходцем, как и многие другие её коллеги по «Независимому альянсу издателей и книгораспространителей», которые общими усилиями, складывавшими «в опустевшем помещении» постсоветской реальности начала
Время тогда было таким, что казалось возможным вообще всё что угодно. И, главное, любые мечты осуществлялись без надрыва и надсады, одним только простым расширением культурной вселенной. А Оля была в этом космосе первостатейной авантюристкой — в хорошем смысле слова: издавая пока ещё неизвестных авторов, взвешивая их «на язык, на вкус, на цвет», она запустила в российскую культуру десятки имён и сотни названий, кажущихся теперь привычными. Тем, что сегодня, порой, принято называть оксюмороном «современная классика».
Без Морозовой цветная проза скукожилась, съёжилась, выцвела. Стала бесцветней. Без того задора и куража, сопровождавшего небывалый расцвет гуманитарностей разного сорта в беспрецедентно свободных, ренессансных девяностых, одним из важнейших культурных героев, которых Оля Морозова по праву была, есть, и будет в своих многочисленных книгах. Издательское бессмертие ей обеспечено.
Борис Куприянов
Душа издательства
Буквально несколько дней назад я подслушал разговор великого киноведа и великого сценариста, обсуждавших Михаила Ромма. «У него была фантастическая „ноздря“, он чувствовал талант абсолютно», — сказал один из них. Мой текст не о кино, но удержаться от неизвестного мне ранее выражения, необыкновенно ёмкого и точного, очень важного для слов об Ольге Морозовой, я не смог.
В воскресенье на Ваганьковском кладбище в Москве прощались с Ольгой Морозовой — легендарным издателем, одним из тех, кто сформировал стиль российского книгоиздания. Наверное, не найти русскоязычного читателя, следившего за качественной литературой на протяжении последних пятнадцати и более лет, у которого в домашней библиотеке не было бы книг издательства «Независимая газета» или, собственно, «Издательства Ольги Морозовой». В России просто не существует просвещённых людей, которые не читали бы книги, впервые вышедшие
Если говорить об Издательнице Морозовой, то «ноздря» у неё была безусловно фантастическая. Она
Фаулз, Паасилинна, Хобсбаум, Оден, Мураками, Рейфилд, Гор, Волос, Милош, Макьюэн, Ишервуд и многие и многие другие были открыты у нас Морозовой. Даже если она была не первым русским издателем
Ольга вообще умела делать книги. Визуальное оформление книг, макет — всё было совершенно новаторским. В начале
На удивление немногое можно найти про неё в сети. Несколько очень старых интервью, рецензии на её книги — тоже совсем не новые. Издательство, а точнее издательства, а ещё лучше — издательский почерк, который прослеживается во всех местах деятельности Морозовой, сформировались ещё в доинтернетную эпоху. Нынешние «исследователи книжного рынка», как правило, заняты лишь написанием автофикшна под названием «Моя роль в российском книгоиздании и книготорговле». Уверен, что
Мне повезло, я знал Морозову более двадцати пяти лет. За четверть века у нас были разные периоды — мы то часто общались, то редко, но я всегда считал Ольгу другом и единомышленником. За это время она создала издательство «Независимой газеты», которым руководила с первых дней, с 1991 года, и вывела его в лидеры — пусть не по обороту, но по значимости для издательского мира. После её ухода издательство затухло и, кажется, больше ничего стоящего не выпустило. Уход из «Независьки» — один из первых случаев противоречия между собственником книжного бизнеса и основателем издательства, говоря словами Андре Шиффрина, «душой издательства». Изгнав дух, собственник не смог возродить издательство, никакой бюджет уже не помог.
В
Она никогда не лезла вперёд, не стремилась пожинать лавры, не была высокомерна, сносила обиды безмолвно и с достоинством. Вообще тогда, до середины
Издатель Ольга Морозова была удивительным человеком, в ней сочетались вещи, на первый взгляд несовместимые. Большая, немного грузная, немного сутулая женщина, не очень модно одетая (несмотря на то, что издатели уже стали модно одеваться в духе свободного богемного стиля), в нелепых очках, с несуразной большой сумкой, со следами ослепительно красной губной помады на тонких сигаретах, громким смехом, слегка хриплым голосом… И с безупречными книгами, которые были любимы «широким кругом читателей», тонкими и умными, безукоризненно изданными. Ольга всегда тем не менее была в центре внимания. Стенд её издательства всегда был непохож на другие, оформленный минималистично, без стопок книг, с обязательной корзинкой с конфетами, маленькими леденцами в прозрачных обертках (ничтожная подробность, но о конфетах вспоминают почти все, кто бывал на «non/fiction»). Ольга умела удивлять: однажды посреди
Действительно, как она выбирала авторов? Почти не зная иностранных языков, она всегда привозила с ярмарок из Франкфурта, Лондона, Парижа контракты на книги неочевидные, но всенепременно становившиеся бестселлерами как в России, так и за рубежом. Чутьё? Безусловно! Его нельзя описать как метод, как технологию. Но ещё Ольга всегда была очень внимательна к переводчикам, подолгу разговаривала с ними, расспрашивала, интересовалась новинками — что нравится, что читают.
На самом деле я преступно мало знаю об Ольге Васильевне, как она пришла в «Независимую», где работала до
Народу на похоронах было немного, пришли далеко не все, кто был знаком с Ольгой, —
Ольга служила книгам, и поэтому от неё осталось намного больше, чем кажется. Больше, чем просто память семьи и близких друзей. Множество книг в домашних библиотеках, хозяевам которых имя издателя, быть может, ничего не скажет. Но эти книги есть, а без Ольги их могло и не быть вовсе. Именно такой, наверное, должна быть память об издателе — книги!
30.11.2024, 889 просмотров.
