Предваряя чтение 19 октября в
Своё чтение Пробштейн разделил на две части — собственные стихи и переводы — и начал со старого, но неопубликованного стихотворения, посвящённого знаменательной дате, которую он считает днём русской поэзии:
Октябрь
(Пuсьмо другу)
Я вам пишу — пора, мой друг, пора.
У нас в Москве унылая пора,
очей… вернее, глаз… точней — глаза
не видели б мои такой красы:
друзей ушедших слышу голоса,
прощальная краса острей косы
сечёт сетчатку — так невыносима
воистину печальная пора.
Несутся листья, лица — мимо, мимо,
и все воспоминанья со двора
хвостатой палкой выгоняет дворник.
Всё валится из рук — перо, дела
(все неотложные), и не найти угла…
Я вспоминаю, что сегодня вторник
(отнюдь не понедельник, не суббота
и не воскресник). Боже мой, когда
у нас наступит, наконец, среда?!
А как у вас, на том далёком свете?
Как дышится, как движется работа,
как вам живётся на другой планете?
У вас ведь тоже вторник будет скоро,
и ваш инопланетный дворник споро
очистит улицу (готовя для программы
«Их нравы», где всё гангстеры да хамы
нам с вами не дают спокойно жить).
Прощаюсь. Мой сосед заводит авто,
эпохи Мосодежды аргонавты
уже ползут в метро…
…………………………………………….
…………………………………………….
Куда ж нам плыть?! ……………………………. .
…………………………………………….
19 октября 1982
Затем он прочёл новые стихи, от недавно опубликованных в журнале «Новый мир» (№ 8 / 2019) до написанных в промежутке между двумя визитами в Москву и двумя чтениями 13 июня и 19 октября 2019 года:
* * *
Прошли две войны мировые
и две отечественные,
начались войны моровые
до бесконечности.
Человечество мечтает о вечности,
челувечество — об увечности.
Закончилось время джигитов,
началось время шахидов.
Твёрдая гражданская позиция —
лишь у полиции,
и всегда размыты границы
у войны гражданской —
таковы причуды пространства.
Цель, говорят, оправдывает средства…
у людоеда, к примеру, цель — людоедство.
Спор, говорят, беспредметный,
если в душе свербит — не чеши!
Это не стихи, даже не крик души:
Это скорее хрип, быть может — предсмертный.
Мы созданы по образу и подобию
напишут на нашем надгробии.
Всё бессмысленно, если нет любви,
если Спас возведён на крови.
Стихи Пробштейна философичны, им свойственна ирония, нередко горькая:
* * *
Только богини, Мнемозина и Клио,
могут бесстрастно перебирать архивы,
смотреть на двуногих, быть может, тоскливо,
но, вероятно, утратив надежду,
что шагающих строем на самозаклание,
выбирающих между костром и ножом, между
гильотиной и водородной бомбой,
хотя бы
Выжившие уйдут в катакомбы
и начнут снова изобретать палку,
пращу, огонь, бороться за самку,
и за то, что Единый и Всемогущий,
осенил только их пещеры и кущи.
У Мнемозины — двойник амнезия,
и если их вновь посетит Мессия,
не вспомнят они, как выглядел предыдущий.
Иногда же они окрашены грустным юмором:
* * *
Один грустит, другой впадает в раж,
Пушит хвостом по мостовой иная,
Пред тем, как выйти до конца в тираж,
О том, чего не будет, вспоминая.
…Семидесяти вам на вид не дашь.
Бессовестно вы льстите, дорогая.
И ты глядишь, не опуская век,
На этот мир, забавный до предела,
Выходит на прогулку человек,
Придерживая шляпу то и дело,
Уже не просто перейти на бег,
А шляпа ещё раньше улетела.
Во второй части Ян Пробштейн рассказал о продолжателях традиции Уолта Уитмена в американской поэзии ХХ и ХХI века. Известный американский литературовед Гарольд Блум считает, что Аллен Гинзберг, которого он причислил к массовой культуре, не является истинным наследником Уитмена. Не является таковым, по его мнению, и Эзра Паунд, о котором Блум упомянул лишь вскользь, а настоящие наследники, на его взгляд, «сильные поэты», как классифицировал их Блум, —
С этим утверждением полемизировал Ян Пробштейн, полагая, что и Паунд, и Гинзберг — законные наследники Уитмена.[1] Сам Гинзберг (1926–1997) говорил в интервью в 1965 году, что «Вопль» — лирическая поэма, «Кадиш» — повествовательная, «нарративная», и выразил желание написать настоящую эпическую поэму, чем стала «Осень Америки» или «Закат Америки» и даже «Распад» (The Fall of America: poems of these states, 1965–1971): «Эпос — это поэма, включающая в себя историю, согласно определению [Паунда]. Таким образом, это будет поэма о сегодняшней политике, с использованием метода „Французской революции“ Блейка… Это должен быть эпос в духе Берроуза — иными словами, это должен быть несвязанный [разобщенный, dissociated] поток мысли, включающий в себя политику и историю».[2] На вопрос о том, будет ли эта поэма в духе «Кантос» Паунда, Гинзберг ответил отрицательно, добавив, что «Паунд, как мне кажется, в течение ряда лет составлял из прочитанного и из музея литературы, тогда как для этой вещи следует взять всю современную историю, газетные заголовки и весь
Языковая поэзия заголовков, девять десятилетий после
«Демократических перспектив»[4]
и Пророчеств Доброго Седого Поэта
Наша страна «легендарно проклятых»[5]
или…
Язык, язык
Эзра Паунд в «Китайском иероглифе» для правды
определил человека, стоящего за свое слово
Идеограмма: раздвоенное создание
Человек,
стоящий у ящика, птицы вылетают,
обозначая речь, вылетающую изо рта,
Отбивную из свинины, официантка, в тёплом кафе.
Отличается от неверной догадки.
Война — это язык,
Язык, которым злоупотребили
для Рекламы,
язык, используемый,
как магия для власти над планетой:
язык Чёрной Магии,
формулы реальности.
В юности Паунд (1885–1972) относился к Уитмену сложно: Уитмен для него — воплощение Америки, хотя «груб до невыносимого зловония», и всё же голос Уитмена — это «пустота в утёсе, вторящая времени». Самолюбование Уитмена невыносимо Паунду, но это голос победителя, который несмотря ни на что достиг цели и задачу свою выполнил. Возмужав, Паунд примирился с Уитменом, о чём свидетельствует не только стихотворение «Договор» из книги «Lustra», но и множество других стихотворений, в которых авторский голос всё настойчивее прорывается сквозь маски:
Я заключаю с тобой договор, Уолт Уитмен —
Слишком долго я тебя отвергал.
Я пришёл к тебе как повзрослевший сын
Упрямого, тупорылого отца;
Я достаточно возмужал, чтобы заводить друзей.
Ты насадил новый лес,
Настало время придать ему форму резцом
Мы одного корня, впитали соки одни —
Давай договор заключим.
«Настало время придать ему форму резцом» — то есть необходимо соединить эту неукротимую энергию свободного стиха с отточенностью слова и ритма, с тем, чему он научился у трубадуров, и резцом скульптора, с идеалом «поэзии как скульптуры», что Паунд позаимствовал у Анри
Поэтому не совсем был прав Элиот (1888–1965), когда писал в предисловии к «Избранному» Паунда, что тот ничем не обязан Уитмену: «Несколько лет назад я отмечал, говоря о верлибре, что «не существует свободного стиха для того, кто хочет хорошо делать своё дело. <…> Я очень долго не мог читать Уитмена, и чтобы
Уитмен — экстраверт, открытый миру, упоённый им и собой. Многословие Уитмена — от упоённости словом, открытие мира и себя в слове. В этом отношении Паунд ближе к Уитмену, чем Элиот. Элиот — интроверт, интеллектуал и скептик, с недоверчивостью относящийся к миру и слову, для него многословие — вид духовной и эстетической неразборчивости. Элиот консервативен и аристократичен. Уитмен демократичен, причём он постоянно говорит о Счастье с прописной буквы (ср. «Песнь о себе», 25 и 50), что также соответствует американской конституции: у Джонна Локка — право на собственность, у Джефферсона — право на счастье, что делает американскую конституцию особенной даже в сравнении с французской.
Многие исследователи, начиная с Сиднея Масгроува, Джеймса Миллера и Гарольда Блума, отмечали переклички между Уитменом и Элиотом, в особенности между «Песнью о себе» и «Когда в последний раз цвела во дворе сирень» с такими стихотворениями Элиота, как «Бесплодная земля» (отмечая центральные образы, как сирень,
Я умираю с теми, кто умирает, и рождаюсь с только что обмытым младенцем,
не заключён я меж башмаками и шляпой своей,
Я изучаю множество разнообразных вещей — нет двух подобных, и все они хороши,
Земля хороша и звёзды, и всё, что вокруг.
(«Песнь о себе», 7)
Элиот в «Литтл Гиддинге»:
Мы умираем с теми, кто умирает:
Смотрите, вот отходят они, и мы вместе с ними.
Мы возрождаемся с мёртвыми:
Вот они возвращаются, и мы вместе с ними.
Очевидно влияние Уитмена также в самом американском из «Квартетов» — «Драй Сэлвейджес»:
О богах я знаю немного, но вижу реку
Бронзовой сильной богиней, угрюмой, упрямой, неукротимой,
До поры терпеливой, вначале служившей границей,
Полезным, но ненадёжным партнёром в торговле,
Затем — только задачей при возведенье мостов.
Задача уже решена, и бронзовая богиня
Почти позабыта дельцами, однако ещё не обуздана.
Она хранит тайны времён года,
Таит наводненья страстей, разрушая,
Напоминает о том, что человек
Предпочёл позабыть. Ей не приносятся жертвы,
Отвергнутая служителями машины, она
Ждёт, наблюдает и ждёт.
Ритм реки ощущался в детской спальне,
В строе айлантов в апрельском саду,
В виноградной грозди на осеннем столе,
В кругу семьи под зимней газовой лампой.
Река внутри нас, а море извне,
Море, подобно реке, полагает земле предел —
В скалах, где оно бьётся, в бухтах, где оно мечется,
Оно говорит о раннем, ином мирозданье:
О
В заливах море являет нашему любопытству
Утончённые водоросли и анемоны морские.
Mоре выбрасывает наши утраты:
Рваный невод, сломанное весло,
Снаряженье умерших чужеземцев. Море многоголосо,
Многобого и многоголосо.
Впоследствии Элиот пересмотрел отношение к творчеству Уитмена. Так, в комментируя своё предисловие к «Избранным стихотворениям» Паунда 1928 года, приводившееся выше, Элиот заметил: «Я теперь должен говорить более уважительно об Уитмене».[9] В конце концов в 1953 году, выступая в Вашингтонском университете
Дмитрий Максимов
Подробнее об этом см. Пробштейн Я. Э. Влияние Уитмена на современную американскую поэзию. Prosodia № 12, 2020. С. 42-59.
Ginsberg, Allan. Interview (with Thomas Clark). Writers at Work, The Paris Review Interviews, Third Series, P. 317. цит. по: Miller, Jr. James. The American Quest for a Supreme Fiction, P. 286.
Ginsberg, Allan. Interview (with Thomas Clark). Writers at Work, The Paris Review Interviews, Third Series, P. 317-318. цит. по: Miller, Jr. James. The American Quest for a Supreme Fiction, P. 286.
Whitman, Walt. Democratic Vistas. Книга Уитмена «Демократические перспективы» 1871 года, которая считается одним из первых классических исследований сравнительной политики и литературы.
Цитата из книги «Демократические перспективы»: … современная цивилизация со всеми ее усовершенствованиями бесполезна, если мы на пути к року, статусу соответствующему в реальном мире легендарно проклятых»: ... modern civilization, with all its improvements, is in vain, and we are on the road to a destiny, a status, equivalent, in its real world, to that of the fabled damned.http://xroads.virginia.edu/~
Witemeyer, Hugh. The Poetry of Ezra Pound. Forms and Renewal, 1908–1920. Berkeley: U of California P, 1969. P. 135.
Pound, Ezra. Selected Poems, edited and with an introduction by T. S. Eliot, Faber & Gwyer, 1928. В русском переводе впервые опубликовано в «Литературном обозрении» № 6, 1995. С. 64–71 (Перевод Я. Лутиковой).
Pound, Ezra. Selected Prose 1909-1965.// Ed.William Cookson. London and New York: 1954. P. 115-116.
Gallup, Donald. Mr. Eliot at the Churchill Club. Цит. по: Badenhausen, Richard, p.84
Eliot, T. S. AmericanLiterature and the American Language. To Criticize the Critic. London:Faber, 1965, P. 52.
Метамофрозы,
Музей-квартира А. Н. Толстого
03.11.2019, 1916 просмотров.